Ковыль на ветру
Не добралась ещё рука
Владыки-человека
Осталась часть степей пока
Из векового века.
Растёт ковыль, цветёт ковыль
И стелется крылато.
То ль шёпот ветра, то ли быль,
Рассказанная ладно.
Земли коснётся «белый шёлк»,
Оставит дань потомству.
А вот и новый день пришёл
Поборник ратоборства.
И снова косы заплетать
Примчится вольный ветер.
И степь ковыльная опять
Купается в рассвете.
Сияющие в ночи
Огни цепочкою уходят
В туманный сумрак ночи.
А двое ночью молча бродят
В тумане средоточий.
И окна светятся в ночи,
И молча тишина кричит.
Салют, Тамбов!
Салют над городом взлетает
И раскрывается цветком.
Летит к земле и опадает
Сложившим крылья мотыльком.
Гляжу, гляжу, не отрываясь,
И, потрясённая, молчу.
Ликую я и восхищаюсь.
Свободной быть, как он, хочу.
Добрый вечер, Тамбов!
Добрый вечер, Тамбов, добрый вечер!
Ты назначь мне свиданье у Цны.
Положи мне тихонько на плечи
Осторожные руки весны.
Скоро листьев вернётся громада,
А пока ты, конечно, грустишь.
Я прошу тебя, милый, не надо!
Но опять ты ночами не спишь
Всё повторяется
Полынь
Не встречалось мне такой полыни,
Кроме милой родины моей.
В этой серебристо-лунной стыни
Солнышко купалось целый день.
А полынь-трава благоухала
Лучше всех диоровских духов.
Я её в метёлки собирала,
Но не для кормления коров.
Знают все: полынь бывает горькой,
Вот и станет горьким молоко.
А полынный запах очень стойкий,
И его не вывести легко.
Венички полынные вязали,
Ими весь сарай увешан был.
И когда метели заметали,
Валенки от снега обметали,
Этим усмиряя снежный пыл.
И полы полынью подметали,
С нею приходило лето в дом.
Звонко угольки в печи стреляли,
И синицы пели за окном.
Наша не была полынью злою,
Как другие виды, не была.
Ласковое мягкое раздолье
На лугах у нашего села.
Не встречалось мне такой полыни.
Может, где ещё на свете есть
Помню эту мягкость и доныне,
Для неё пропела эту песнь.
Границы
Есть у общения границы:
Одни доступны и близки,
А до других не дозвониться,
Не ощутить тепла руки.
Граница. Зона отчужденья.
Но всё равно растёт на ней
Трава надежды и забвенья
Остатки нежности твоей.
Тем живёт
Да, не у каждого поэта
Душа пронзённая насквозь,
И боль за родину не спета
Не написалось, не сбылось.
Стихов пронзительные строки
За «вечно» гибнущую Русь
Имеют вес, имеют сроки.
Судить об этом не берусь.
Когда терять поэту неча[1]
И жизни видится конец,
В стихах живёт боль человечья
Его терзающий венец.
Другой, своей строкой певучей,
Надежды полной, бережёт
Любви и нежности созвучье.
Вот чем поэзия живёт.
Не угасает
Погода может быть любой:
Дожди, морозы, снегопады,
И ветра неумолчный вой,
Губительные камнепады
Любой. Но если вдалеке
Свет маяка окошко дома,
К нему спешу я налегке
Родной дорогою знакомой.
И что мне грозный камнепад,
И что любые перемены,
Меня, как много лет назад,
Родные обогреют стены.
А дома моего уж нет
Но свет его в душе сияет.
Он словно утренний рассвет,
Он никогда не угасает.
Есть
Разобрали мой дом, разобрали.
Увезли. Я узнаю едва ли,
Где, какой приютил его край?
Что теперь он? Быть может, сарай?
Или в дым превратился в печи?
Нет, основа его кирпичи.
Где готовились, кто их привёз?
Остаётся открытым вопрос
Много их набралось, тех вопросов,
Нет теперь никого, и не спросишь.
Не смогу на крылечко присесть
Дом мой в памяти. Значит, он есть.
Закат
Растёт малина, яблони растут,
Берёза тянет руки-ветви к дому.
А в доме свой особенный уют,
И всё-то в нём до мелочи знакомо.
Вот печка, вот полати. Вот киот,
А это главный уголок, заветный,
Там Бог глядит с неведомых высот
По-разному: и строго, и приветно.
Убранством дом ни беден, ни богат.
Но дома нет! И сердце болью сжато
И солнца бесконечно мудрый взгляд
Глядит на всё как будто виновато