что слабо никому не покажется.
Пока же всех вокруг радовало только одно
закончилось наконец-то время сплошных похорон.
Перед самым праздником Степанова сотоварищи
вызвали в деканат, где предупредили о том,
что студенческому оперотряду института
выпала высокая честь отдежурить в церкви
в момент празднования верующими Пасхи.
Прошла суббота, к вечеру солнце скатилось в Китай,
дунул свежий холодный ветерок с Амура.
Закупив в магазине на вечер побольше вина,
они завалились всей гурьбой в райком комсомола
получать последний инструктаж.
Вам, студенческому оперативному отряду,
поручено сегодня до утра охранять верующих,
чтобы все эти пережитки прошлого,
одурманенные религиозной демагогией,
смогли спокойно отпраздновать в своей церкви Пасху.
Задача проста надо будет встать цепью в периметре,
пресекая правонарушения несознательных граждан,
и в таком режиме вам предстоит
продержаться любою ценой до утра.
Ну, примерно так же, как в картине «Вий»
известный киноактёр Леонид Куравлёв, ха-ха
Степанов с друзьями оценили юмор, весело поржали,
потом не спеша выдвинулись к деревянной церкви,
стоявшей посреди заросшего кустами
так называемого «частного сектора»,
открыли ворота и шумно завалились в притвор.
Навстречу им вышел батюшка, отец Владимир,
высокий, строгий, совсем не старый ещё мужчина,
приходивший иногда поиграть в мини-футбол
на известную всем площадку за политехом.
Сколько будет вас, ребятки? спросил батюшка.
Услышав в ответ «тринадцать», он слегка побледнел,
потом мелко перекрестился и молча ушёл в храм.
Оперотрядовцы, немного осмелев, накатили вина,
сходили посмотреть, как красиво горят свечи.
Стемнело, начал потихоньку накрапывать дождик,
в периметр повалил народ, все трезвые, разодетые.
Степанов зашёл в бревенчатый молитвенный дом,
подивился тому, как внутри уютно и тепло.
Благообразный старичок вёл мирный диспут
с однокурсниками Степанова охмурял, конечно,
но юных атеистов, которых в тепле слегка развезло,
было, как говорится, хрен возьмёшь за полтинник.
Они горячились, цитировали Маркса и Ленина,
народ вокруг добродушно посмеивался
все тут были словно ударены пыльным мешком,
странноватые люди, не от мира сего, слишком добрые,
совсем не похожие на обычных горожан.
Навестив припрятанный за храмом заветный рюкзак,
Степанов принял свою дозу пахучей «Чашмы»,
посмеялся тому, как борец Магомед топчется,
сгорая от любопытства, у дверей храма,
боясь гнева Бога то ли своего, то ли православного.
Наконец наступила полночь, ударили в колокола,
пьяненькие оперотрядовцы разбрелись по местам,
Начался крестный ход, вынесли образа,
вышел народ, пряча свечи от ветра в ладонях.
На священнике засияла огнём золотая риза,
вырос и окреп хор голосов, люди нестройно запели,
крестный ход начал неспешный размеренный шаг,
мимо студентов, превратившихся в немые столбы.
Лишь только процессия завернула за угол,
послышался страшный раскат грома,
ветер сыпанул песком и пылью в глаза,
небо словно ощерило злобную пасть
оперотрядовцы вмиг протрезвели,
волосы у Степанова встали на голове дыбом,
он почувствовал неприятную дрожь в ногах,
адский холод внутри и мороз по спине.
Казалось, всё, аут, финита ля комедия
люди пропали в неведомой мгле,
время остановилось, стрелки часов замерли,
тьма вокруг наполнена диким ужасным гневом,
чудилось, будто Китеж встаёт из озёрных глубин,
мертвецы выходят из могил, завывая
Но свет, слабый, неровный, вдруг появился из-за угла,
человеческое пение достигло слуха Степанова,
и он обрадовался было возрождению мира,
но увы всё это случилось совсем ненадолго,
после второго исчезновения крестного хода за храмом
ветер ударил им в лица с новой яростной силой,
с неба полетели редкие крупные капли дождя.
В третий раз они услышали грозное пение,
потом ударила белая молния, загремел гром,
стоять в оцеплении не было больше сил,
вина в рюкзаке уже не осталось,
Степанов устал и промок, он шатался,
странная судорога сводила его пальцы в щепоть,