Мама. Мама. Мне почти 33 года, но многие говорят, что я все еще нахожусь под ее колпаком. Нет. Тут другое. Когда умер папа, она осталась одна в нашем большом доме. С новым ремонтом в зале, с огромной коллекцией дорогих часов в гостиной, с наконец-то выветрившейся от табачного дыма кухней, но одна, совсем одна.
Мне было жаль ее, хотя она и стойко держалась, и ни разу после похорон не заплакала и не заговорила со мной об отце. Я хотела ей помочь, поддержать как-то, но ничего разумней не придумала, чем пожертвовать своими интересами, временем и правом на личную жизнь.
Моя подруга психолог, говорит, что я не должна ее спасать таким образом и я не помогаю ей, а наоборот разрушаю своей жалостью. Она могла бы направить внимание на свою жизнь, и в этом было бы больше пользы.
Возможно, но видимо, после моего неудачного замужества, я нуждалась в ней ни меньше чем, она во мне. И мы обе, такой больной заботой друг о друге, не давали голодному одиночеству, поджидавшему ночи в углах наших с ней домов и квартир, окончательно пробраться в наши стойкие, но хрупкие сердца.
***
Я сама не заметила, как провались в сон. Какие-то образы всплывали и тут же растворялись в моем сознании.
Вот я, будто бы опять в парке, опять фата, белое неудобное платье, опять сильный ветер и мама, говорит, что это плохой знак. И тут же все расплывается, и будто в «сюите» Кандинского, краски на холсте изгибаются, образуя невнятные неяркие образы.
Потом вновь проступает четкость, и папа просит меня вернуться домой, показывает какие-то газеты с напечатанными в них моими рассказами, я не слушаю его и смотрю вперед, а там, за его спиной раскинулась Красная площадь. Я вижу Храм Василия Блаженного с его игрушечными куполами, такими яркими и будто сделанными из зефира и пастилы. Я смотрю на Москву, даже не на Москву, а на ощущения Москвы, но при этом понимаю, что коснуться ничего из того что я вижу уже не смогу. Папа что-то рассказывает и рассказывает я просыпаюсь.
Уже настал день. Яркий и опять оптимистичный свет весеннего солнца призывал к действиям.
«Главное было перешагнуть порог в час дня, потом уже время пойдет быстрее».
Я знала об этой, подмеченной мною еще со студенческих времен, штуки.
С утра до часу время очень медленное (ну, это если контролируешь его), после часа дня и до шести двигается значительно быстрее, а с шести и до девяти пролетает практически незаметно.
Я перевернула часы с божьими коровками начало второго. Есть уже хотелось, прям очень, но даже больше чем есть хотелось пить.
Я посмотрела в сторону кухни. Кофе машина поблескивала своими гранями и будто дразнила меня своим предназначением. Она знала, что чудесный, волшебный, крепкий, ароматный, божественный кофе, рождавшийся в недрах ее механизмов, был для меня сродни первому глотку воздуха после сна.
Я иногда даже не разговаривала с Лешей ( когда мы еще жили вместе) пока не выпивала свой утренний латте. И поэтому сейчас она, моя старая кофейная подруга, прошедшая со мной уже столько всего, стояла молча на кухонном столе и испытывающее ждала, выдержу я или нет.
«Да, знаете что, еще неизвестно случится там что-нибудь или нет. А я уже, как дура, приняла этот обед молчания и голодания! Там же не так категорично написано про питье. Голод я могу победить, но тягу к кофеЧто будет от одной-двух чашечек латте?»
Я знала, что все равно смогу убедить сама себя в необходимости кофепития, найду необходимые аргументы, и часом раньше или часом позже, но сорвусь.
«Так смысл тянуть? Выпью уже и покончу со всем этим».
Кофе машина послушно зажужжала, кофемолка где-то внутри нее, резко взялась за дело и через минуту, две черные струи свежемолотого кофе полились в мою кружку.
Я пила свой запретный латте, смотрела в окно и думала даже не о сегодняшнем перемещение. (Я совсем почему- то не волновалось о том, что должно случиться ночью.) Я пила кофе и вспоминала о Леше.
****
Странно так, мы остались жить в одном городе, но за эти три года ни разу нигде не встретились. Я сталкивалась в самых необычных местах с кем угодно: одноклассник, чье имя уже и не вспомню; однокурсница, которая проучившись всего полгода с нами, перевелась на курс по телевидению кто угодно и где угодно, но только не он. Я знала, что Леша живет здесь, знала, что один, нони разу еще наши пути не пересекались.
Это, наверное, и хорошо. О чем нам было с ним говорить при встрече? Пройти, отведя глаза, будто не заметив глупо! Десять лет, проведенных вместе, все-таки достаточно долгий срок. Кинуться друг к другу с поцелуями? Он терпеть не мог такой наигранной показухи, а я не выносила поцелуев при встрече.