Новый маркиз робко предложил ей поселиться в доме, доставшемся его матери по наследству.
Она с такой ненавистью взглянула на него, что можно было подумать, он предложил ей жить в сарае.
– Дороти думает… – Дороти была его женой, которую Эстер считала парвеню, выскочкой. – Видите ли, у нас дети, так что она хотела кое-что изменить…
И снова он замолк под ее ненавидящим взглядом. Про себя он решил, что жена скорее всего права. Эстер сошла с ума от горя.
– Какие изменения?
У него мурашки поползли по коже.
– Ну, довольно существенные, сами понимаете. Дороти хочет сделать дом более современным…
– Современным!
Он отступил на шаг.
– Почему бы и нет? – спросил он, набираясь храбрости.
– Здесь ничего не менялось несколько поколений. Это же Эрун, придурок!
– Послушайте, успокойтесь, это же мой дом теперь, сами понимаете. Я могу делать с ним что захочу!
«Не уступай ей, – говорила ему жена. – Не разрешай ей помыкать тобой. Сам знаешь, какая она. Если дать ей волю, то она нас выгонит во флигель.Ты теперь маркиз, не позволяй ей себе указывать».
Будь у нее такая возможность, Эстер отправила бы его в ад. Она подумывала даже, не избавиться ли от него, но у него было два сына. Какими бы дикими ни казались ей планы этого ублюдка и его жены – дочери торговца, хозяйничающих теперь в Эруне, сделать она ничего не могла. Все так и останется. Она едва не задохнулась от подавляемого крика. Папа! Папа! Ненависть поднималась, подобно тошноте. И все потому, что она не мужчина. Да она не хуже, даже много лучше, чем любой из них! Только потому, что у них есть эта штука в штанах и они могут производить детей! Она подавила стон. Нельзя об этом думать. Эрун должен был принадлежать ей. Что же, она им всем покажет! Она отомстит за то, что с нею сделали. Она покажет мужчинам, на что способна женщина.
Она смотрела на пухлое лицо своего кузена, и ее переполняло отвращение; затем она повернулась и быстрым, яростным шагом вышла из дома и пошла через лужайку. Она не заметила, как один из присутствующих на похоронах, высокий, худой мужчина с торжественным выражением лица, отделился от толпы причитающих родственников и друзей и последовал за ней в отдалении. Она казалась ему очень красивой, а ее характер приводил его в трепет. «Такая красивая, – подумал с одобрением, – и такая гордая». Он смотрел, как она вышагивает, высоко подняв голову, в направлении озёра, где плавали белые лебеди. «Она сама – лебедь», – весьма романтически подумал он, хотя, по сути, был вполне приземленным человеком.
До него донесся ее высокий, властный голос, который она не трудилась понизить ни по какому поводу. Она обращалась к лебедям.
– Даже вас, мои красавцы. Они забрали все… все…
«Как ей должно быть горько, – подумал он. – И в каком она гневе!» Он даже поежился от удовольствия. Он слышал, как она разговаривала со своим двоюродным братом. Какой величественной она была в гневе! Но в этот момент она, должно быть, почувствовала его присутствие, потому что взглянула через плечо в его сторону. Прекрасно воспитанная, она сумела скрыть раздражение, так что он счел ее улыбку искренней.
– Я только хотел попрощаться, – начал он неуверенно. – Мой корабль сегодня отплывает из Саутгемптона.
– Разумеется. Вы ведь из американской ветви семьи, верно?
– Да. Уинтроп Брэдфорд. У нас общие предки, но в вашем случае это сэр Генри, а в моем – его младший брат Уильям.
Эстер взглянула на его худое лицо с длинным носом. Типично брэдфордовскими были светлые волосы и высокий рост. Он ей уже надоел, но она вежливо спросила:
– И много вас там?
Он удивленно и досадливо рассмеялся.
– С избытком. Большой клан. Одна из старейших семей в Бостоне. Мы там живем уже около двухсот девяноста лет.