А то мне уж, признаться, подумалось на мгновение, что он, поняв, в каком тяжком грехе я покаялся, решил убить меня прямо здесь, в подвале церкви.
Он поднял меня на ноги и довел до двери. Я старался идти сам, но время от времени ноги у меня подкашивались. В голове вовсю гремел барабан, а в черном небе сияли фонари. В промежутках между грохотом шагов я слышал, будто мотыльки бьются о стекла.
В одной из машин вспыхнул свет, и я повалился на заднее сиденье. Хаим втащил мои ноги вслед за мной.
Я смутно помнил, как мы куда-то ехали, до меня доносились какие-то утешительные слова. Но я совершенно не помню, как я попал в дом. И я снова свалился, на этот раз – на мягкую постель. Я лежал и долго плакал.
Глава 21
Где-то внизу хлопнула дверь. Я приоткрыл глаза.
Нижняя часть окна была затянута кружевной занавеской. А поверх нее было видно, как в бездонном синем небе плывут огромные белые облака. Стало легче дышать, когда я увидел такое небо. Я вдохнул воздух, и мне не хотелось его выдыхать.
– Доброе утро, мистер Роулинз, – услышал я женский голос. – Как вы себя чувствуете?
– Который час? – спросил я, приподнявшись на постели.
На мне не было рубашки, а одеяло сползло на живот. Ширли Венцлер не отводила взгляда от моей груди.
– Кажется, около десяти.
На ней было хлопчатобумажное платьице без рукавов. По нему наискосок бежали яркие синие, зеленые и золотые полоски. Эти звонкие краски напомнили о моем похмелье.
– Это ваш дом? – спросил я.
– В какой-то степени. Я его снимаю. Папа постоянно живет в Санта-Монике. Поэтому мы решили привезти вас сюда.
– Как я добрался до постели?
– На своих ногах.
– Я ничего не помню.
Это было верно отчасти.
– Вы были под хмельком, мистер Роулинз.
Она фыркнула и прикрыла рот рукой. Очень хорошенькая юная женщина с необычайно светлой кожей и волосами цвета воронова крыла. Лицо у нее в форме сердечка, и самое привлекательное в нем – улыбка.
– Папа просто понукал вас, говорил, куда идти. Он орал до тех пор, пока вы не слушались. Вы... – Она запнулась.
– Да?
– Вы чуть не плакали.
– Я что-нибудь говорил?
– О мертвой женщине. Будто она убила себя потому, что вы ее выселили. Это правда?
– Нет. Ее выселили из дома, где я работаю уборщиком.
– О, – прошептала она и снова посмотрела на мою грудь.
Мне было приятно ее внимание, и я не стал натягивать на себя одеяло.
– Хаим здесь?
– Я только что отвезла его в церковь. Он сказал, чтобы вы пришли попозже, если сможете.
– Это ваша комната? – спросил я.
– Да. Но мне больше нравится в комнате на чердаке. Там есть кровать, обожаю читать, лежа на ней. Особенно весной и осенью, когда не слишком жарко и не слишком холодно. Папа спал на кушетке, – добавила она. – Он иногда здесь ночует.
– О, – глубокомысленно изрек я, отчасти потому, что не нашел сказать ничего лучшего, а отчасти из-за головной боли.
Ширли внимательно смотрела на меня и наконец сказала:
– Я никогда не видела грудь мужчины, то есть я не видела такую, как у вас.
– Она коричневая, душенька, вот и вся разница.
– Я не об этом, я имею в виду волосы, их у вас не так уж много, но они такие курчавые и...
В эту минуту задребезжал дверной звонок. Три коротких звонка прозвучали словно из иного мира. Лицо Ширли залил яркий румянец, и она направилась к двери. Я видел, она встревожена. Так же, как и я.
Когда она вышла, я оглядел комнату. Вся мебель ручной работы из желтовато-коричневого дерева, породу которого я не смог определить. Ни одной плоской поверхности, все округло и изогнуто, от бюро с зеркалом до комода. На полу белый ковер. Несколько мягких стульев. Миленькая девичья комната, идеально подходящая для моего послепохмельного состояния.
Спустя некоторое время до меня донеслись мужские голоса. Я подошел к окну и увидел Ширли.