Среди ночи ребенок заплакал, и Хуанита встала к нему. Потом она прошептала мне что-то, и я опустился на колени и молился на нее, как будто она была одновременно храмом и жрицей.
* * *
Я проснулся снова в четыре утра и даже не сразу понял, где нахожусь. Все нежные места моего тела ныли, и, когда я взглянул на спящую рядом женщину, нет, не женщину, а скорее девочку, меня охватило чувство, похожее на благоговейный ужас.
Занавески на окнах были сорваны. Свет уличного фонаря падал на личико спящего ребенка, он чмокал губами.
Я огляделся. Даже в темноте было заметно, какая вокруг грязь. Хуанита никогда не мыла ни полов, ни стен. Здесь было грязно до нее, такая же грязь сохранится и после.
Взглянув на ящички кухонного стола, я вспомнил, зачем сюда пришел.
В нижнем ящике под рулонами оберточной бумаги лежала пачка конвертов, стянутая широкой резиновой лентой. Почтовый штемпель, который почти нельзя было разглядеть в тусклом свете, был из Риверсайда. Имя и адрес Хуаниты написаны почерком ученика начальных классов средней школы. Я оторвал верхний левый угол одного конверта и задвинул ящик.
– Тебе что-нибудь нужно, Изи?
– Захотелось пить, но я не стал зажигать свет, опасаясь разбудить тебя, – пробормотал я, поднимаясь.
– Ты искал воду на полу?
– Ушиб палец, будь он проклят! – Я попытался изобразить досаду, чтобы она поверила.
– Стаканы в шкафчике у тебя над головой, милый. Дай мне тоже попить.
Когда я вернулся в постель, Хуанита протянула руку к пузырьку с вазелином.
– Я немного устал, малышка, – сказал я.
– Ничего, Изи, я тебя взбодрю.
Через несколько часов в комнату пробился солнечный свет. Хуанита сидела в изголовье постели. Вид у нее был такой, как будто она все поняла. Ребенок у нее на руках сосал свою бутылочку.
– Как давно исчез отец Андре? – спросил я.
– Слишком давно.
Я зажег сигарету и предложил ей.
– И ты ничего о нем не знаешь?
– Да нет. Он просто исчез, вот и все. – Она улыбнулась мне. – Не беспокойся, милый, он сюда не придет. Его нет в городе.
– А я думал, ты даже не знаешь, где он сейчас.
– Я слышала, он удрал.
– От кого?
– Просто удрал, вот и все, – сказала она, изобразив презрение на лице.
Я взял в руки ее ступню и поглаживал до тех пор, пока она не улыбнулась.
– Ты хочешь, чтобы он вернулся? – спросил я.
– Нет, – сказала она, но слова ее звучали неубедительно. Сначала она взглянула на ребенка, а потом дала мне понять, что хочет освободить свою ступню.
Я встал и надел брюки.
– Ты куда? – спросила Хуанита.
– Должен встретиться с Мофассом ровно в восемь.
* * *
Я отправился домой и вздремнул там пару часов, а потом поехал в Риверсайд.
В те времена Риверсайд был в основном сельским районом. Переулки и дорожные знаки там отсутствовали. Мне пришлось заехать на три заправочные станции прежде, чем я узнал, как добраться до Андре.
Мне пришлось торчать возле их дома до сумерек, прежде чем я увидел наконец уинтроповский "плимут" бирюзового цвета.
Линда была женщина крупная, крупнее, чем Этта-Мэй, и рыхлая телом, с чувственным лицом. Ее муж, Шейкер, он же Уинтроп, в свое время прельстился скорее всего золотистым цветом ее кожи. Весь облик Линды источал сладострастие и похотливость, а у бедного Андре был такой вид, что он того и гляди рухнет под тяжестью ее руки, обвивавшей его плечи. Выбившаяся из брюк рубашка развевалась на ветру, шнурок правого ботинка развязался и волочился по земле. У Андре было желтокожее лицо с глазами навыкате. Он был не толст, но в теле. Выглядел вполне добродушным, но всегда пребывал в некоем нервном напряжении; он мог трижды пожать вам руку за один вечер.
Я наблюдал, как они ковыляют по грязной дороге к дому.