Гестаповец выдержал долгую паузу: ждал реакции на свои слова. Её не последовало. Дана слышала собственный пульс, глухим буханьем отдающийся в ушах, как и в тот день, когда она бежала от автобусной остановки до дома, мучимая страшным предчувствием.
Но вы его увидите, продолжил Шрамм. Непременно увидите. В том случае, если вернётесь в рейх. Всей семьёй.
Дана помертвела.
Какая чушь, отрезала Эвелин. Я никуда не поеду.
В таком случае вашего брата завтра же расстреляют.
Казалось, сознание отделилось от тела и билось в судорогах где-то рядом за толстым стеклом, не в силах повлиять на происходящее, а тело обратилось в камень: бессмысленное, неподвижное, оно не способно было вымолвить ни слова. И стало очень трудно дышать. Дана с ужасом почувствовала, что задыхается.
Проблемы моего брата меня ни в коей мере не касаются, тем временем отчеканила Эвелин, сцепив руки на коленях. Пусть разбирается сам. Её наэлектризованный голос звенел. Я остаюсь и дочь свою никуда не позволю увезти.
Гестаповец поглядел на неё с искренним интересом.
Вам совсем не жаль вашего брата? Подумать только, какая странная семья. В таком случае, позвольте, я прямо сейчас позвоню. Сообщу, что ждать нечего. Шрамм подчёркнуто неспешно поднялся и шагнул к телефонному столику.
Дана едва приоткрыла словно бы обмётанный изморозью рот, но по-прежнему панически не хватало воздуха, и сердце колотилось как бешеное.
Я возвращаюсь в Германию, сказала баронесса, глядя прямо перед собой. Это не обсуждается. Она взмахнула свободной рукой, пресекая ещё не прозвучавшее возражение дочери, прямо-таки подскочившей в кресле.
Вот это совсем другое дело. Шрамм уселся обратно и снова принялся раскачивать ногой. Обильные блики на ботинках были в точности как жирные отсветы на его зализанных волосах, словно для ухода за шевелюрой и обувью гестаповец пользовался одним и тем же густым маслянистым веществом. Но один человек это так мало, вы же понимаете.
Я согласна, я поеду, не своим, плавающим каким-то голосом наконец сумела произнести Дана.
Эвелин быстро посмотрела на неё. На миг Дане почудилось, что эта высокая худая женщина в строгом тёмном платье, с тяжёлыми серьгами, с безукоризненной причёской, получившая такое утончённое воспитание, какое Дана и представить не могла, сейчас набросится на неё, чтобы навешать затрещин.
Ну а вы-то ему кем доводитесь? поинтересовался у Даны Шрамм. Вы так и не ответили.
Я Горло и грудь вновь сдавило, голос пресёкся. Дана намеревалась выложить всю правду, но внезапно поняла, что у неё нет ровно ничего такого, что можно было бы сейчас гордо швырнуть в рожу гестаповцу. Нет подходящих слов. Да, Альрих увёз её из концлагеря, потому что разглядел в ней перспективную курсантку для своей школы сенситивов. Да, он с самого начала выделял её среди прочих, да, между ними постепенно завязалась странная дружба между тюремщиком-учителем и заключённой-ученицей. А ещё он едва не нарушил эсэсовский устав, или расовый закон, или как там это называется. Короче говоря, едва не переспал с ней. И в любой момент она со своим навязчивым обожанием могла невольно его скомпрометировать поэтому он тайком переправил её за границу.
О чём она теперь может сказать? И не навредит ли своими попытками что-то объяснить?
Понимаете я пролепетала Дана. «Если вернётесь в рейх». Эти произнесённые гестаповцем слова прямо-таки вдавливали в кресло и отнимали речь. Вонь бараков, окрики надзирателей, холод. Вечный холод, что, чудилось, оставил осколки льда в сердцевине каждой кости И присутствие рядом лишь одного человека из всех, что ходят по земле, могло заставить её забыть об этом холоде.
Я должна ехать, с трудом выговорила Дана.
Служанки только в качестве приложения, пояснил чернявый и пренебрежительно отвернулся. Мне нужны члены семьи.
Вы добились своего, тяжело произнёс барон. Ну а теперь объясните, для чего вам это надо. Вам, очевидно, нужны заложники. Но зачем? Чтобы управлять им? Полагаете, у вас получится? Смешно! Учтите, для этого человека нет ничего святого, вы зря тратите время!
Впервые Дана не услышала в голосе барона особой уверенности.
Думаю, получится, спокойно заявил Шрамм. Заключим пари, господин барон?
Не забывайтесь, сударь. И где, в конце концов, гарантия, что вы оставите его в живых? Барон вновь посмотрел на жену: та сидела, прикрыв глаза, и веер фотокарточек в её руке слегка подрагивал.