Илона Волынская, Кирилл Кащеев
Взломать графа
Пролог. Сумрачный беглец
Лондон, 1791 г.
Великий город был темен и пуст, как амбар после вывезенного урожая, и тьма его мокла под дождем. Ни звезд, ни туч, только сплошная чернота, низко-низко нависающая над колющими небо острыми шпилями, и шелест дождя: капли шуршат по мостовой, капли разбрызгивают поверхность луж, капли барабанят по крышам, кое где просачиваясь внутрь и стекая по стенам снаружи и внутри старых домов.
Шлеп-шлеп-шлеп! бег, отчаянный, на пределе сил. Лужи разлетелись вдребезги под подошвами сапог человек выскочил из сумрака, заметался по узкой улочке, и забарабанил кулаками в толстую дубовую дверь.
Помогите! Прошу вас, помогите!
Пошел вон! сверху глухо стукнула рама. Вон, паршивый бродяга, или я буду стрелять!
Я не
Громко хлопнула ставня над дверью и из узкого, как бойница, окошка, высунулось гладкоствольное ружье. Беглец запрокинул голову, испуганно глядя в черный зрачок дула.
Тихий, отчетливый смешок донесся из мрака, звон подкованных сапог по брусчатке мостовой эхом заметался в переулке.
Шлеп Тонг! Шлеп Тонг! сквозь сумрак проступил силуэт размытый, нечеткий, он казался гигантским.
Человек отчаянно вскрикнул и снова помчался прочь, прижимая что-то к груди слетевшая с головы шляпа осталась валяться на мостовой. Он мчался по лужам, не разбирая дороги, иногда задушенно вскрикивая. Скользкий камень вывернулся из-под ноги, снова короткий вскрик беглец кубарем покатился по мостовой, с размаху приложившись головой о поилку для лошадей. Застонал, тут же зажав собственный рот рукавом, и быстро-быстро, как ящерица, заполз под корыто поилки, вжавшись в ледяные мокрые камни.
Шлеп Тонг! Шлеп Тонг! мрак колыхнулся, выпуская окутанную плащом фигуру. Тонг! преследователь остановился, прислушиваясь.
Скорчившийся под поилкой беглец вжался лицом в собственное плечо, заглушая прерывистое, рваное дыхание. Тонг! Клацнуло, булькнула лужа и совсем рядом он увидал высокие сапоги с тусклыми темными пряжками и полы плаща с уголков обвисшей мокрой ткани капало. Беглец прижался к камню, точно надеясь продавить мостовую собственным телом и скрыться под землей. Тонг! Тяжелый толстый каблук едва не придавил ему пальцы Шлеп! Сапоги отшагнули назад Снова шлеп-тонг!
Ага-а-а! стремительный бросок вперед, и под поилку сунулась затененная глухим капюшоном голова
Банг! А-а-а!
Беглец распрямился, точно сжатая пружина. Короткая деревяшка в его руках со всей силы ткнула пришельца под капюшон. Тот пронзительно заорал, отпрянул Беглец кубарем выкатился из-под поилки, и рванул прочь. Скорее, скорее! Он нырнул в переулок и побежал туда, где мелькали смутные отблески света и доносился рокот человеческих голосов, то затихавших, то вновь накатывающих, как прибой. Быстрей! Быстрей!
Мы не хотим этой войны! донесся вдруг резкий, словно выстрел, крик.
Беглец чуть снова не покатился кубарем, но припустил еще быстрее, точно завидев спасение. Темный переулок вильнул, как собачий хвост, и все вокруг озарилось желто-оранжевым светом костров. В пляшущем этом свете видна была запруженная народом площадь. Оратор стоял на вытащенном из ближнего трактира столе, каблук его сапога то и дело ударял в доски, привлекая внимание к самым важным словам.
Мы все здесь простые люди! он вскинул белые, ярко выделяющиеся во мраке руки в волнах кружевных манжет. Я вот торговец! А ты, да, ты друг, кто?
Докер я, ваша милость! смущенно прогудел могучий детина в драной рубахе.
Моряк! откликнулся еще кто-то, площадь загудела.
Все мы тут торговцы докеры моряки! Нам нужно одно: делать свое дело и кормить свои семьи! Верно я говорю, люди?
Да! Верно! Все так! разразилась криками площадь.
Так почему же Кабинет Его Величества, храни Его Господь! Величество, конечно же, а вовсе не Кабинет
Площадь ответила хохотом на немудрящую шутку.
Почему, я спрашивая, премьер-министр Питт1 собирается залезть в мой карман и в твой карман и вот в его карман, да-да, парень, в твой тоже рассорившись с русской императрицей? С самым выгодным нашим союзником? И ради кого, я вас спрашиваю? Ради язычников? Нехристей-турков?
Спешащий по проулку беглец аж всхлипнул от накатившего вдруг облегчения: еще шаг, еще два, и он спасен, он среди друзей, потому что эти люди хоть и не знают его но они друзья!