Второй стыд случился как-то сразу за первым. Они в Владом сидели на дереве напротив освещенного окна лицея, где шло родительское собрание (первое в новой школе).
Смотри, бабка чья-то притащилась. В шали, ха, совокфильм.
Где?
Да вон, вон. Седая.
Саша прищурился и обмяк на ветке, едва не свалился. Слез, за ним и Влад. И «кино», которое ему показали в окне класса, все крутилось у него в голове. Его мать и так-то была старше остальных мамаш (стройных, умело подкрашенных) едва ли не вдвое. А простуженная, с прилипшими ко лбу волосами и вовсе. Когда пришел домой, мать (все в той же шали) плакала и завешивала зеркала простынями. Бабка умерла. Ему захотелось сбежать во двор. И было горячо в голове от того, что предал мать, и от того, что любит ее, такую немодную. И страшно, что она узнает все и перестанет любить его. Переезжая в общагу физтеха, всю эту мешанину рук и головы он оставил на старой кушетке. Или не совсем.
Вера прислонила чашку к виску, тепло зашевелилось, убаюкало ее жилку, но не сняло спазм, не дошло до ступней. Она не помнила таких вьюг в ноябре. Она не знала, куда подевалась вся осень и отчего ее как будто нет на этой кухне.
На месте кушетки теперь детская кровать (из «Икеи»), спал Егорчик. Вернувшись с работы, где засиделся допоздна, Саша быстро разулся, прошел по коридору проверить сына. Синие отсветы от телевизора, который смотрела мать на кухне, проскальзывали по рукам Саши, путая мысли, подмешивая вопросы. «Когда это мы перестали говорить с мамой? Какой у нее хоть голос?» не вспомнить. Мамино «Са-ашенька» взрезал Зинин напор и хрипотца: «Саш!» Как незаметно Зина стала за обеих: болтала, знала, где что в доме лежит, наливая суп, говорила между прочим, что в интернате старикам веселее, там с «ними», с «такими», пообщаются.
Раньше мать была занята в школе, а теперь Саша постоянно натыкался на нее, и ее губы, вытянутые в нитку, не располагали к разговору. Разве что вот эту неделю, когда Зина, уходя на работу, выкручивала пробки, мать жаловалась Саше, что ее выживают, называя его Семеном. Саша хмурился, переводил разговор на сына:
Егорчик ел?
Да, отвечала мать, возвращался ее учительский тон.
А днем спал?
Жену свою спроси, у нее сегодня выходной был.
Еще в мае, когда праздновали день рождения жены, мать называла ее Зиночкой, он точно помнил. «Их осенью клинит, погодите: смывать перестанет за собой, а то вообще, где туалет, забудет. Вчера теща позвонила уже не Зине, а прямо ему. Саш, она, конечно, мать тебе, я понимаю, но Егорчик там, с ней Ты подумай».
Во дворе скрипнули тормоза машины, фары осветили лицо Егорчика, захватили кусок стены над ним. Егорчик засопел, сбил одеяло к ногам, скрутив жгутом. Вспыхнула над ним фотография матери с отцом в молодости. В широкополых шляпах, мать в бусах, у отца сигара гаванская, картонные пальмы за спиной. Фотография выцвела, а их глаза нет. На юбилее мать говорила, подвыпив, что тогда Саша в «Артеке» был, а они с отцом «раздухарились», едва ему брата не сделали. Потом перевезли из деревни бабку после инсульта, и о втором речи не стало. Седина пошла.
Саша шагнул в комнату, собираясь укрыть Егорчика потеплее. «Я договорилась с кем надо, приплатила чутка, вам с нее только заявление взять, ну, уговорите как-нибудь, что ли. Да! И осмотр пройти. Но это формальность. Саш, але? Слы-ши-шь меня?» Вспомнилось, как теща понизила голос. Доверительно так. Саша постоял над сыном, обхватив себя руками крест-накрест, и вышел из комнаты.
* * *В окне напротив толпились огни, плясали гирлянды, под потолком болтался десяток воздушных шаров. Дорогих, с металлическим блеском. За столом перед Верой сидел закутанный в ее старую шаль Егорчик и водил высохшим фломастером по листу. Вжик-вжик! Пахло сгоревшим луком, из форточки сквозило по ногам, и снег, мелкий, как соль, насыпал на подоконнике горку. Он все нашептывал, о чем-то напоминал. Вера прислонила чашку к виску, тепло зашевелилось, убаюкало ее жилку, но не сняло спазм, не дошло до ступней. Она не помнила таких вьюг в ноябре. Она не знала, куда подевалась вся осень и отчего ее как будто нет на этой кухне.
Зина напевала, шлепала тапками по полу и, словно осталась наконец одна дома, с грохотом швыряла в мойку вилки, ложки, тарелки, не стряхнув в ведро остатки обеда.
Зина, прошу тебя!
Ну что такое?
Что? Вера почувствовала усталость. Да так
Поаккуратнее бы С тарелками.