Ласковый пастырь! попытался пошутить шатающийся в стороне Том Сойер, но шутка застряла в воздухе, не вписавшись в общее настроение.
Боже как же У Фауста не хватало слов, хотя у того, настоящего Фауста, наверняка хватило бы, наверняка
Девушка продолжала тихонько рыдать в такие моменты, когда шок с ужасом прошли и наступило осознание произошедшего, ничего больше не остается, как всхлипывать: ничего не изменишь, на истерику нет сил, надо сохранить все, что есть, чтобы душа не развалилась на части, как разбитый хрустальный сервиз, потому что вот она, уже на волоске Девушка подняла заплаканные глаза, вытирая слезы, доктор посмотрел на нее: на порванное платье, на кофейные волосы и на глаза, и тогда он узнал, а в воздухе вновь заискрилось яростно-фиолетовое сияние, как морские огни святого Эльма.
Доктор, казалось, нырнул в холодный мрак он хотел кинуться туда, вперед, сделать хоть что-нибудь, сказать хоть что-нибудь, но другая его половина, этот свинцовый балласт сознания, подсказывала, что именно это погубило Фауста; что если он оступится еще и еще, то не сможет прожить ту жизнь, которая будет правильной, ту жизнь, которую будет не страшно жить, ту жизнь, которая будет лишь его и только его, по правильным стопам, по навигационным маякам доктора Фауста
Холодный мрак внутри давно уже превратился в клубящийся пар, от которого хотелось кашлять, проще задохнуться, чем терпеть это Фауст перевел взгляд на Фролло на Фролло, ставшего настоящим Фролло. Они, все они, примеряли на себя чужие судьбы, нося их, как костюмы на маскараде, бережно выглаживая перед каждым собранием и снова кладя на полку, но иногда личины твердели, как цемент, как засохший клей; тогда, когда они сами давали им это сделать, когда слишком вживались, когда игра выходила за рамки и судьбе надоедало, что с ней играют, вот тогда она наносила ответный удар, сотрясала воздух, и костюм становился стальным чехлом, отодрать который было невозможно, и сам ты становился стальным чехлом лишь с голодной пустотой и воющим ужасом внутри ужасом, что стал другим, потерял в себя в надежде
В надежде быть правильным собой, в надежде правильной жизни, в надежде своей жизни
Судьба с удовольствием играет в игры, но только с условием, что победит не иначе.
Мир вокруг загудел, звуки смешались в оркестр глухих музыкантов, и через эту симфонию далеким морским ураганом летел белый шум, губкой вобравший в себя голоса, хлюпанье воды, слезы и собственные мысли В этом месиве доктор Фауст услышал вопрос, абсолютно точно обращенный к нему:
Простите, не из греческих трагедий вы только что читали монолог?
Что? перепугался доктор, схватившись за голову.
Я говорю, повторил второй Толстяк из трех, с тобой все в порядке? У тебя губы белые, и ты еле-еле на ногах стоишь а еще твой черный пудель прибежал сюда ты дверь, похоже, не закрыл. Ого, ты не говорил, что он такой здоровый!
Я
Как Фауст, как Фауст, как Фауст конечно, тропинка из тонкого льда, из-под которой на тебя смотрят пустые, обреченные глазницы; тропинка, что ведет к ледяному озеру, где непременно ждет он он, тот холодный и пугающий страх, не умеющий играть в прятки.
Как Фауст, как Фауст, как Фауст получить все, чтобы потерять все.
Уже не понимая, где люди, а где лишь бледные тени, каскады из слов; где его собственные мысли, где чужие, а где слова, разговоры, шум последних капель дождя, доктор посмотрел на черного пуделя, будто растекающегося чернилами, и снова услышал вопрос, и снова обращенный к нему:
Что вам угодно? Честь представиться имею.
Тогда, сам не понимая, нашел он себя или потерял, доктор Фауст ответил:
В любом наряде буду я по праву
Тоску существованья сознавать.
Я слишком стар, чтоб знать одни забавы,
И слишком юн, чтоб вовсе не желать.
Что даст мне свет, чего я сам не знаю?
«Смиряй себя!» Вот мудрость прописная,
Извечный, нескончаемый припев,
Которым с детства прожужжали уши,
Нравоучительною этой сушью
Нам всем до тошноты осточертев.
Я утром просыпаюсь с содроганьем
И чуть не плачу, зная наперед,
Что день пройдет, глухой к моим желаньям,
И в исполненье их не приведет
Татьяна Стоянова
Поэт, инициатор, вдохновитель и куратор литературных проектов и событий. Автор сборника стихотворений «Матрешка». Родилась в 1990 году в Кишиневе. Училась в Московском государственном университете печати. Публиковалась в «Литературной газете» журналах «Нижний Новгород» «Наше поколение», «Русская жизнь», альманахе «Я и все». Участник студии литературного творчества «Я и все» под руководством В.Д. Майорова. С 2014 года занимается продвижением современной русской литературы в издательстве «Редакция Елены Шубиной» (ACT).