Начиная с ноября месяца, в предгорьях Татр вместе с дождем часто шел снег. Местные скажут, что зимой 1952 года вместе с дождем с неба лились слезы. В деревне не было семьи, хотя бы один член которой не присутствовал на похоронах Франциски Немцовой, и погост на склоне холма за белой церквушкой, где провожали в последний путь молодую женщину, оглашали неслыханные доселе рыдания. Утром в день похорон Кристоф, тесть Франциски и дедушка маленькой Кати, поскользнулся на льду, упал на булыжники, ударился головой и пришел на погребение с разбитым лбом, перевязанным окровавленными бинтами. Шесть подруг покойной, озябшие в черно-белых студенческих формах академии в Штрбске-Плесо, стояли на фоне заснеженных гор и тянули заунывный погребальный мотив, поначалу тихо, будто шепотом, но постепенно набирая силу. Женщины плакали. Люди, облаченные в серые пальто, толпились вокруг могилы и держали друг друга за руки, вполголоса вторя песнопениям девушек. Их было так много, что опоздавшим приходилось выстраиваться вдоль церковной стены у обочины и прятаться от дождя под кронами дубов.
Снег пошел, когда гроб опускали в землю.
У края могилы, неподвижный, как статуя, стоял отец маленькой Кати. Он был одет в ту же черную шинель, какую носил еще его дед, когда вернулся с войны в 1918 году; даже лишенная всех знаков отличия и орденов, выцветшая от многолетней носки, она придавала Ярославу военную выправку. Над могильной ямой махал кадилом священник с вытянутым лицом и густыми бровями брат Ярослава Павел. Когда все слова были сказаны и толпа двинулась вперед, чтобы бросить на гроб горсть земли, Павел опустил руку брату на плечо.
Пум. Пум. Почва в Татрах была каменистая. Земля шрапнелью сыпалась на крышку гроба.
Она прожила здесь всего девять лет, сказал священник, но вся деревня души в ней не чаяла.
Это и вправду так.
Скорбящие отряхивали с перчаток холодную землю и выстраивались в очередь, чтобы выразить свои соболезнования, в ожидании выдувая изо рта облака пара.
Нам так жаль, говорили они, и каждый пожимал Ярославу руку, а некоторые даже целовали его в щеку.
Нам будет ее не хватать, говорили другие.
Господь благословит ее дочь, говорили многие.
Женщина, сгорбленная под тяжестью прожитых лет, пряча лицо за теплой черной шалью, обхватила руку Ярослава своей.
У девочки есть дар? спросила она булькающим от хрипотцы голосом.
Ей всего пять дней от роду, отвечал отец Кати. Его глаза покраснели от мороза и слез. Откуда нам знать? Это останется загадкой на ближайшую дюжину лет, если не больше.
А глаза, сияют ли ее глаза?
Да, сияют.
Старуха поцеловала Ярославу руки.
Значит, дар есть, сказала она.
Возможно, согласился Ярослав, целуя старуху в ответ.
Я буду молиться об этом.
Не стоит. Франциске это не принесло счастья.
А я все равно помолюсь. И тогда она вернется. Старуха отпустила его руки.
Священник взял женщину за плечи.
Верушка-Мария, что же вы стоите на таком морозе? Поберегли бы здоровье. Он повел ее прочь, и свежевыпавший снег захрустел у нее под ногами.
К тому времени, когда траурная очередь почти рассосалась, снег уже валил с неба хлопьями размером с бутоны роз.
Пойдемте в церковь, сказал священник. Нам всем нужно согреться.
Неправильно ее так хоронить, проворчал фермер из Старого Смоковца. Под пальто он был одет в синюю спецовку, в которой доил коров в колхозе. Вся эта он досадливо взмахнул рукой, вся эта религия. Эти песнопения. Это антикоммунистично.
Ее семья была с запада. Она бы сама этого хотела, ответил ему Ярослав, хмуря нависшие над глазами брови.
Ну, у нее уж теперь не спросишь.
Мужчина без шапки, с лиловеющими на морозе кончиками ушей, прошептал что-то Ярославу на ухо, так тихо, что тому пришлось наклониться поближе, чтобы расслышать.
Правда, что она была в Лидице [2]? спросил мужчина.
Он кивнул, чуть склонив голову.
Была. Ответ тоже прозвучал шепотом.
Как она выжила?
Божьей милостью, сказал Ярослав. Божьей милостью и несгибаемой волей.
ГАЗ-М20, русский автомобиль, напоминавший тучного таракана, был припаркован в самом начале улицы, но ближе не подъезжал из-за риска увязнуть в сугробах. За рулем сидел толстомордый мужчина в шапке-буденовке и с каменным лицом наблюдал за похоронами, не выходя из машины и не выключая двигатель.