Не позорьте человека, прерывающимся шёпотом сказал он, услышав, как Арион торжественно объясняет загипнотизированным посетителям, что эту древность экскурсовод ткнул в свою собственность, сняли со скелета бывшего владыки.
Фараоны ходили в сандалиях, раздался неуверенный голос с задних рядов толпы.
Ходили в сандалиях, бросил Арион, а умирали вот в таких ботинках и тапочках.
В первый день весны экскурсовод вошёл в музей с букетиком ландышей, которые на его глазах превратились в стальные сосульки. Арион чувствовал, что он ржавеет в этом духе времени. Его дух оседал металлической пылью в горшках Нижнего Египта. Не помогало даже надгробье фараона, возле которого он облучался часами, вызывая недовольство администратора, который утверждал, что прилипший к плите экскурсовод высасывает своим спинным мозгом мистическую силу бывшего владыки.
А кому она нужна, мистика, спрашивал экскурсовод.
Будущей науке, кротко отвечал администратор.
Ариону приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы не дать мыслям превратиться в металлические стружки. Три башни стали напоминать ему гигантские чугунные ядра, а окна гигантские жерла пушек. Они в упор расстреливали Ариона. Он уходил с чугунными осколками в сердце. Молодой администратор оказался на износе. В его взгляде была расщелина, в которую Арион падал, как в бездну. Видя экскурсовода, тыкающего в земную историю человечества указкой, обутой в железный наконечник, хранитель музея говорил.
Вы, Арион Сергеевич, не тыкайте, а восславляйте!
Кого? спрашивал Арион.
Он смотрел на администратора, как на случайно затесавшуюся деталь в музей.
Древность, отвечал администратор, любовно осматривал полки, где покоилась не древность, а останки древности.
А кому она нужна?
Администратор мягко говорил, что искреннему, но не сдержанному молодому товарищу нужно приобщиться к идее ответственности за прошлую судьбу человечества.
Делом или словом? спрашивал Арион.
Администратор был деликатен. Он затыкал уши ватой, ссылаясь на простуду.
Я сам могу своей рукой наделать сколько угодно такой древности, отвечал экскурсовод.
Администратор принимал слова Ариона за блуд и напрасно принимал. Это были уже шаги воли экскурсовода. Могучую поступь Ариона хранитель музея почувствует, но слишком поздно. Её следы останутся в музее в виде максимально упрощённого мира древностей, но до этого было далёко. Непрозорливый хранитель музея соглашался и говорил, что экскурсовод совершенно прав, что рука современного человека качественнее, изобретательнее и изворотливее, но рука древнего человека это рука мученика и страдальца.
То есть? бросал Арион.
Эта фраза настораживала администратора. За ней следовали непредвиденные поступки экскурсовода.
Пожалуйста, без идей, просил хранитель музея. В Вашем возрасте я думал только о мирской суете.
A о чем я буду думать в Вашем возрасте? спрашивал Арион.
О страдании, вздыхал администратор. И начинайте думать о нем сейчас.
Администратор был прав по-своему. Он заглядывал за мир расколотых вещей. В первый раз Арион ничего не ответил. Он обошёл надгробную плиту фараона, который был мучеником и страдальцем и добывал хлеб в поте лица своего. Экскурсовод попытался представить фараона за гончарной работой и почувствовал, как его голову засеивает металлическая пыль. Плита источала неувядаемый аромат славы и могущества. Арион спросил администратора о внешней архитектуре музея и скривился, услышав, что эта форма наиболее полно выражает страдание.
А у меня она вызывает туман! сказал Арион. Вот здесь. Он постучал костяшками по размашистому лбу.
Страдание и есть туман, торжественно, словно диктор, вещающий о смерти государственного человека, ответил администратор. И живёт человечество в нем.
Почитатели древности Ариону надоели. Они были похожи на идолов. От них исходил железный и каменный дух. Плита фараона была для них гвоздём программы. Они простаивали возле неё в оцепенении, словно парализованные. Экскурсовод отгонял их указкой, размахивая, словно кнутом. Случались и приятные минуты, когда в музей заходили мужики в солярных кирзовых сапогах с натянутыми на них синими бахилами и с лицами, вспаханными, как поле. Мужики были просты, называли ржавые наконечники железками, а не древностями, спрашивали: «Кому нужны эти осколки?», тыкали в каменные топоры и предлагали свои. Арион подзывал администратора и тот нагонял на мужиков страшную тоску мученическим трудом древнего человека, который каменным топором срубывал дерево в сто обхватов.