Дневной лес не был столь гостеприимен по сравнению с ночным. На этот раз могучие сосны и ели не расступались передо мной, а наоборот кололи своими лапами. Болотная топь издавала не приятный запах, странно, почему ночью я этого не чувствовал. Я не знал куда идти, и пошел туда, где ночью горело пламя. К моему удивлению, от костра не осталось и следа, даже пепла. Возможно они просто заметают следы. Подумал я, и стал осматриваться. В каком же направлении они двигаются. Скорее всего юго-западном. Мое предчувствие меня не подвело. След детской ноги рассеял мои сомнения. Хоть отпечаток ноги был единственным, я был уверен, что двигаюсь в правильном направлении.
Мое блуждание по лесу в двенадцатом веке среди бела дня заставило меня трястись от страха в прямом смысле этого слова. Я так боялся наткнуться хоть на одну живую душу. Я в своих вещах с незнанием языка, с гладко выбритой кожей лица и аккуратно уложенными волосами выглядел как демон среди этих болотных мест. Мне было страшно. Если бы меня нашли и поймали, то явно сожгли бы на костре. Мы бы не нашли общего языка. Хотя нам бы нашлось, о чем поговорить. Я прислушивался к каждому шороху, к каждому упавшему листочку, и мой слух меня не подводил. По моим подсчетам я уже ушел так далеко, от селения, что уже и сам не мог понять где я нахожусь. На мое счастье я не встретил ни одной живой души. Это шло мне на руку. Я шел медленно и бесшумно, сжимая в ладони свой висевший на шее клык. Для меня на данный момент это было единственной защитой. Я мысленно ругал свою волчицу. Как она могла меня оставить? Почему она не дала о себе знать? Наступал вечер, начинало холодать. И к моему сожалению во мне проснулось чувство голода. Я с нетерпением ждал превращения в хищника, чтобы поймать хоть кого-то, например, зайчика или утку на болоте. Я не представлял себе, что мне, когда ни будь придется охотиться на зайца. И тут я вспомнил высказывание «голодный как волк». Я только сейчас понял, как не сладко живется волку. Пока сам не оказался в его шкуре.
Стемнело. Мое тело покрылось шерстью. Я не заметил, как это произошло, я продолжал идти уже на двух лапах, и думать о ней. Неужели они смогли так далеко уйти? Тем более с ребенком. Моя интуиция, а вместе с ней и обоняние увеличились в разы. Я пытался уловить хоть какие-то признаки еды, но к моему сожалению ничего подобного не пробегало. По моим подсчетам я находился здесь уже вторые сутки, точнее вторую ночь. Мне было интересно, спохватился ли кто ни будь там в настоящем о моем загадочном исчезновении. На всякий случай я решил валить все на не существующую девушку. Так будет легче врать. Я устал идти на двух задних лапах и встал на четыре. Почувствовав облегчение, я стал принюхиваться, пытаясь уловить человеческий запах. Хотя самих людей я не видел, но я уже знал, что это они. Первое, что я чувствовал это запах ребенка. Конечно, может я и сходил с ума, но мне казалось, что мы друг друга слышим, я и этот мальчик. Запах его плоти, крови, не раздражал, не вызывал аппетит, он скорее манил, привлекал как ответственности, заставлял останавливаться, вызывал инстинкты. Мне хотелось играть с этим ребенком, даже хотя бы в образе волка, вилять хвостом, пинать лапой мячик. Учуяв детский запах, я бесшумно побежал в этом направлении. Где ты моя волчица? Почему я не могу уловить твой запах? Темная ночь, густой лес, холода я не чувствовал, а вот голод донимал меня. Запах ребенка не привлекал меня как пища, а вот треск костра раздражал желудок. Конечно чувство голода в волчьей шкуре заметно ощутимее чем в человеческой, но прожив сорок лет жизни в образе человека, мне все же больше хотелось домашней пищи нежели сырого мяса. Однако голод настолько меня достал, что пришлось сырого мяса птицы, и на мое удивление свежая кровь пришлась мне по вкусу. Я не хотел себе в этом признаваться, но волчьи инстинкты п владели мной без моего согласия. И вот наконец я добрался до цели. Новое селение. Почему я не уловил запахи этих людей? Их было не много. Около десяти человек. Ребенок был всего один, и он держался своей матери, не отходил от нее ни на шаг, держась за край юбки. Увидев свою волчицу мое сердце дрогнуло. Она до сих пор на меня не взглянула, и это меня задевало.
Сама же волчица в человеческом обличие как я и предполагал была высокой блондинкой, не худая и не толстая. Она была видной, солидной, молодой для наших дней девушкой. Самой выдающейся чертой ее внешности были глаза, широкая переносица, продольный разрез, впалые зрачки и серо-зеленый цвет. Густая коса была туго заплетена, и напоминала конский конкурсный хвост. По их меркам она уже была женщиной, хотя ей не было и двадцати лет. Ее древнеславянский наряд привлекал мое внимание, мой взгляд был прикован только к ней. Длинное льняное платье, расшитое узорами, все это отошло на второй план, мой взгляд приковала меховая жилетка из шкуры молодого волка. Моя волчица носила шкуру себе подобного.