Они слишком дорогие для меня. А чёртова флешка будет записывать все ее мысли. Сейчас она даже не может запомнить в лицо членов семьи.
Флеш-носитель будет осуществлять резервное копирование памяти пациентки. Возможно, это улучшит ситуацию. Но сто процентных гарантий мы вам дать не можем, холодно отрезал хирург.
И что мне теперь делать?
Оформлять документы и надеяться, что вашей бабушке станет лучше.
Медики ушли.
Я убрал увядший букет из вазы и поставил на его место свежие цветы.
Твои любимые, бабуля.
Мой слова были наполнены горьким отчаянием.
Бабушка что-то забормотала разобрать было слишком сложно.
Скоро тебя прооперируют, и всё будет хорошо, сказал я, направляясь к выходу.
Миша! внезапно воскликнула бабуля.
Дыхание перехватило. Секунда и я обнял бабушку, осыпал её сухие шершавые руки поцелуями.
Миша, я родилась человеком и умру человеком, тихо прошептала бабуля. И это будет очень скоро. Дай мне уйти с честью. Просто побудь рядом.
Я отскочил от её кровати. Впервые за три месяца она пришла в себя для того, чтобы сказать мне, что не готова бороться. Упрямая! Да как она не понимает? Я так хотел поговорить с ней Но слушать такие речи не готов. Ничего поговорю с ней позже, когда всё улажу. Я вылетел из палаты, как пушечное ядро. Пара звонков и на завтра назначено судебное заседание. Вот что значит, иметь связи в Питере 2070.
Несколько фраз, несколько купюр за оперативность. Решение о признании бабушки недееспособной уже было у меня на смартфоне, и я спешил в больницу на всех порах.
Шёл по коридору полному боли и стерильности, когда у меня начал разрываться телефон. На экране была надпись «врач бабули». Комок в груди сжался. Вместо того чтобы взять трубку я ускорил шаг. Ещё немного, и увижу пожелтевшее от времени любимое бабушкино лицо.
В залитой мягким предзакатным солнцем палате меня уже ждал хирург. Бабушки не было. Врач стал говорить что-то и трепать меня по плечу я не слушал, а смотрел в одну точку: на жёлтые тюльпаны, гордо поднявшие свои бутоны к свету.
Поглощение «Лайф»
Лена больше всего на свете любила слова. Она жила и дышала лишь одним занятием журналистикой. Первую свою статью для журнала «Правда» она написала ещё в школьные годы. С тех пор стук её ноготков по клавиатуре ноутбука был для неё сладостней и вожделенней звучания «Времён года» Вивальди. В свои двадцать восемь она успела поработать с разными изданиями. И вот, кажется, настал венец её карьеры. Ей предстояло взять интервью у Арсения Алексеева, престарелого главы «Лайф Фарм», накануне поглощения его компании «Флеш Индастри».
Тридцать минут на флайкаре по оживлённым воздушным дорогам Питера и девушка оказалась на окраине, в самом престижном и экологически чистом Петродворцовом районе, который удобно расположился под белым необъятного размера куполом. Она прошла через биометрический сканер пропускного пункта и очутилась под сводами искусственного неба с электрическим рыжеватым светилом посередине.
Немного суеты и Лена расположилась в уютной, но тёмной гостиной Алексеева, а за ширмой был хозяин особняка, влиятельный, одинокий и древний, как египетские пирамиды, старик.
Давайте начнём, Арсений Викторович? предложила журналистка.
Давайте, отозвался скрипучий голос. Мои верные роботы забрали у вас всю аппаратуру?
Это так. Непривычно будет записывать интервью в блокноте. Сто лет ничего не писала от руки.
Старик усмехнулся.
Как вы думаете, почему у вас отняли смартфон?
Наверно, потому что вы консервативны, выпалила первое, что пришло ей в голову Лена.
Она не привыкла, когда на интервью расспрашивают её.
Это так. Я человек старой закалки, и очень старый человек в принципе. Вот такой вот каламбур, голос Алексеева был довольным.
Он сделал паузу, и корреспондентка воспользовалась ею чтобы задать первый вопрос. Она его не готовила заранее и даже не была уверена, что он приличный. Но что-то заставляло её действовать по наитию.
Я, наверно, не буду оригинальной и поинтересуюсь, почему нас с вами разделяет сейчас ширма? выпалила Лена.
Девочка моя, я слишком безобразен, чтобы показаться перед таким прекрасным созданием, как вы, заявил Алексеев.
В его голосе звучали лукавые нотки, которые он с лёгкостью замаскировал под безобидную лесть.