Слушай, вполоборота крикнула она мужу, установи сразу вентилятор на кухне, да включи. Такое чувство, что до сих пор этим протухшим супом несёт, рисовым.
Первая неделя в обустройстве. После общаги двенадцать квадратных метров, туалет в конце коридора, кухня общая двухкомнатное бытие казалось почти что роскошеством. Тем более после старухи много ненужных вещей повыбрасывали, посдавали, один комод чего стоит теперь в новообретённом жилье можно было петь, танцевать, строить планы.
Слушай, а я ведь когда-нибудь и не поверю, что в общаге жила, по-девчачьи, кружась по комнате, говорила мужу Галина.
Тот курил на кухне и с улыбкой смотрел на жену:
Со следующей зарплаты плиту на кухне менять будем, это так, в продолжение планов, веско сказано.
Артёмка крутился возле матери, хватался за брючину, а когда Галина выскальзывала из его нецепких объятий, заливисто хохотал. Галина подхватила сына на руки и подняла под потолок. Высоченные потолки, сталинские.
Плиту будем новую ставить. Достала нас с Артёмкой общага, нараспев в такт кружению говорила Галина, Артёмка вырастет, высокий-высокий будет, три метра, и тогда ему места хватит.
Дурное забывается быстро, любая малая радость его рихтует. А тут каждый день то подруги из общаги на новоселье придут, обзавидуются, то надо шторы менять на жёлтые с цветочками, весёлые. В приятных мелочах будто в тёплой ванне с пеной: ни о чём другом не думается, кроме того, как тебе хорошо и уютно. А этот рёв старухи из гроба? как пьяные драки в общаге, где-то далеко остался. Был ли он, не был, никто не напоминает, а самой и вспоминать хочется. Насмеявшись, отдышавшись, села Галина на диван, сына на колени посадила:
Ну, Артёмка, спроси меня о чём-нибудь про будущее? задористо обратилась к сыночку.
Мама, а когда я умру, я никого из гроба, как бабушка Клава пугать не буду? как обухом по голове. Глазки у Артёмки голубые, внимательные, пытливые. Ответа ждёт.
Отец на кухне привстал, крикнул:
Кто тебя этому научил, Артём?
С Галины радость мигом стаяла. Она прижала головку сына к своей груди:
Глупенький, ты будешь жить долго-долго, дольше всех на свете, лет двести! А если я стану старенькой и помру, я к тебе только в хороших снах приходить буду. К богатому, счастливому Артёму Дмитриевичу. Понял, да? И больше никогда маму об этом не спрашивай, ладно?
Той ночью Галина спала маетно. Снилась родная деревня, только почему-то пустая; вместо людей вороны по домам, из-за занавесок выглядывают. Едут они с Артёмкой на тракторе. Почему на тракторе, с какой стати? непонятно; едут. Вдруг одна ворона, что рядом с трактором шла, подпрыгивала, вдруг в бабу Клаву превращается. И вид у ней такой, как хоронили волосы на прямой пробор зачёсаны, на глазах монетки, только рот почему-то зашит чёрной суровою ниткою. И вот она будто не идёт, а катится рядом с трактором, плавно так. За ручку двери с той стороны схватилась и дёргает её, дёргает. У Галины всё внутри сжалось: одной рукой рулём управляет, другой дверь держит, чтоб тётка не открыла. Та со всей силы напряглась и вместо того, чтоб за ручку дёрнуть, внезапным усилием губы разжала, порвала верёвку:
Сы-ы-ы-ы-ына-а-а-а-а-а! кричит по-вороньи, руку к Артёмке тянет, охвостья чёрных ниток на подбородок ей падают.
Галина спохватилась: а где Артёмка-то? Обернулась, а он рядом на кресле сидит, в той же футболочке, штанишках, сандаликах, только волосы почему-то на прямой пробор зачёсаны и монетки на глазах:
Ну, вот, мама, а ты говорила, что я никого пугать не буду.
А-а-а-а-а-а!
Да что ты дурная! толкнул её в плечо муж. Дом разбудишь. Мне завтра перед рейсом выспаться надо, а ты тут, как резаная, вопишь.
Дней через пять. Муж из рейса вернулся. Артёмку из садика забрала. По пути продуктами затоварилась, чтоб мужа с дороги вкусненьким угостить, и на 10-ый квартал, домой. Открыла дверь, с порога: Зразы будешь? Сейчас с капустой приготовлю.
Из комнаты одобрительно:
Спрашиваешь!
Улыбнулась. Угодила, значит. Артёмку от комбинезончика распаковывает, сама от куртки-шляпки освобождается, все мысли уже на кухне, сейчас только сапоги снять. Нагнулась расстегнуть молнию, и взгляд приморозился:
Стой, а откуда у нас эти тапки, я ж их выкинула?
Старые чёрные тапки покойной динозаврики на них нарисованы. Дурацкие такие тапки, и не понятно, за что их Клавдия Юрьевна любила.