Когда я отказал ему в "литературной помощи", он пронзительно высморкался, вздохнул и продолжал, не угашая вдохновения:
- Тогда - позвольте сделать другое предложение, более лёгкое для вас..
Встал и, точно стихи читая, проговорил в два удара:
- Интересность необыкновенной вашей жизни и новое её начало - чистые денежки! И ежели вы согласны написать вашу автоисторию за пятьдесят рубликов, то я - вот он! - издатель вам!
Написать "автоисторию" я тоже отказался, но это не помешало Брееву издать составленную кем-то глупую книжонку, нечто вроде моей биографии. Издателю пригрозили судом, если он не уничтожит эту книжку.
- Поверьте сердцу земляка, - оправдывался Бреев, смешно подпрыгивая, не из жадности к деньгам - что есть деньги? - а только из патриотического взрыва чувств решился я обойти вашу скромность.
В 905 году мне сообщили, что В.И.Бреев избран председателем нижегородского отдела "Союза русского народа" и весьма энергично борется с крамолой, укрепляя самодержавие.
Затем, кажется, в 910 году, Бреев прислал мне на остров Капри письмо, в котором, воспевая доброту и великодушие царя Николая, убеждал меня покаяться во грехах и просить разрешения вернуться в Россию. Письмо было написано очень забавно и не рассердило меня. Я даже ответил Брееву, что эмигрантом себя не считаю, могу вернуться в Россию когда захочу, не испрашивая никаких разрешений, и прибавил к этому характеристику самодержавия; ответ мой был кем-то напечатан в "Манчестер гардиэн" под заголовком "Письмо к монархисту".
В 14 году, возвратясь в Россию, я узнал, что Бреев куда-то уехал из Нижнего, а в 17-ом, суетливым днём мая, меня вызвали к телефону, и я услышал взволнованный голос:
- У телефона - Бреев, Василий Иванович Бреев - помните? Мечтатель нижегородский?
Через час он вертелся на стуле предо мной, брызгая во все стороны быстрыми словами, такой же мохнатенький и забавный, каким был двадцать лет тому назад. Только ежовые волосики его стали мягче, потеряли свою колючесть, он подстриг сконфуженно изогнутую бородку и растрёпанные усы, лишь брови его, как раньше, напоминали мне плавники молодого ерша. И так же, как раньше, молодо, бойко сияли зеленоватые глаза, сея пыль остреньких искр. Он был одет в какую-то толстую материю дымного цвета, в галстуке его сверкал бриллиант, на пальце левой руки - крупный рубин в золотом перстне, а в общем это был всё тот же возбуждённый человек, точно страдающий чесоткой.
Размахивая руками, он совал их в карманы брюк, пиджака, жилета, вытаскивал оттуда кусочки различных руд и приговаривал, катая их по столу:
- Золотоносный кварц! Вольфрам-с! Литографский камень редчайшего свойства! Неизвестный металл, никто не может сказать - какой именно! Всё моё! Сделаны заявки. Приехал к вам как земляку, - помогите реализовать, так как вы в добром знакомстве с новыми правителями судеб наших!
Мой отказ помочь ему в этом деле нимало не охладил его, он только немножко удивился, заметив:
- Четвёртый раз отказываете вы мне...
- Но я же ничего не понимаю в этом деле!
Он пожал плечами:
- А что ж понимать в золоте? Его - просто - добывать надо, чтобы жизнь наша озолотилась...
Прижмурил глаза и, качая головой, продолжал лирически:
- Если б вы знали, до чего неестественно богата Сибирь? Это даже не земля, а - вымя симментальской коровы-с, ей-богу! Пожалуйте доить! А доить некому. Не умеем. Одни там искусные доильцы - это англичане на Лене...
Я спросил: давно ли он живёт в Сибири?
- Три года, три. Как только началась бессмысленная эта война, так я туда. Сердечно желаю рассказать вам необыкновенную карьеру моей жизни, будучи уверен, что вам, нижегородцу, приятно послушать историю преуспеяний земляка.