Левой рукой сестра обычно рисовала правду. Прижавшиеся к стене пузатые бочки на заднем дворе, подгнившие, поросшие мхом и мелкими цветами. Натруженные руки отца, латающие собачью будку или пропускающие рыжую шерсть сквозь пальцы. Развалившуюся на ступенях тощую кошку с разодранным ухом. Наш замок с трещинами и облетевшим орнаментом под окнами, со всеми башнями, включая самую страшную, северную.
Все сбывалось: на старой бочке распускались белые звездочки, будка стала протекать, кошка ввязалась в драку, не сумев поделить рыбу с ободранными товарками, а цветок, украшавший мое окно, осыпался.
Правой рукой Вэйна рисовала ложь. Точнее, лубочные картинки: сказочные пейзажи и здания, людей в великолепных одеждах, юные лица родителей и друзей.
Кажется, сестра научилась разбираться в карандашах раньше, чем сделала первый шаг, а рисовать задолго до того, как мы смогли побеседовать друг с другом. Рисунки стали нашим языком. Мы упорно ждали от Вэйны слов, не подозревая, что ее мир безмолвный. После одного из ранних видений сестра стала изображать руки, сложенные лодочкой или сжатые в кулаки с большим пальцем наружу, поднятые на уровень лица или касающиеся груди. Со временем мы поняли, что это значит. И выучили второй язык, жестовый.
В комнате Вэйны не было ничего постоянного: предметы меняли цвета, картинки на стенах, спинке кровати, дверцах шкафа исчезали и появлялись снова, дополнялись деталями, сползали на пол. На бельевых веревках, протянутых под потолком, висели рубашки и платья, на разрисованных спинах, манжетах и воротниках сохла краска
Мы любили Вэйну и боялись за нее: девочка была слаба, часто простужалась, иногда ни с того ни с сего начинала задыхаться. Слава богам, такие приступы длились недолго.
Карандаш выпал из левой руки Вэйны, покатился по полу. Я подняла его, положила перед сестрой, но она уже закончила рисунок. Зевнула, потерла кулачком заспанные глаза.
Ну-ка покажи, что получилось, Вэй
Я зажгла настольную лампу, поднесла листок к глазам.
Портрет незнакомого мужчины. Молодое лицо: тонкие губы, красивый ровный нос, взгляд, кажущийся насмешливым, зачесанные набок волосы, явно темные: карандашные линии плотные, густые.
Кто это?
Вэйна пожала плечами, прочитав по губам. Затем выхватила рисунок, перевернула, написала на обороте: Я точно не помню, но, кажется, с ним связано что-то плохое. Мне было страшно. Если встретишь его, обходи десятой дорогой. Не нужно с ним дружить. Я улыбнулась и жестами пообещала: не буду. Вэйна свернула листок, положила в карман моего платья.
Мы обнялись на прощание.
За окнами посветлело. Я отвела сестру обратно в постель, укрыла одеялом, спустилась в гостиную. Папа не повернул головы, мама и Лилия обменялись взглядами.
Мы вышли на улицу, в туманный осенний холод. Холодно попрощались.
Глава 2. Стена
Я почувствовала облегчение, когда повозка тронулась, и замок остался позади. Показалось, будто с моей шеи, наконец, исчез ошейник-удавка Как у охотничьих собак, которых разводит мой отец. Огромные, зубастые, злобные, они нападают, едва почуяв страх. Порода такая. С этими собаками не договориться по-хорошему, если боишься поэтому отец и заказал для них ошейники-удавки. Чем больше собака бесится, рвется с цепи, тем туже затягивается ошейник, а шипы на изнанке болезненно вдавливаются в кожу. Такая дрессировка продолжается три месяца, в худшем случае полгода.
Свой невидимый ошейник я носила всю жизнь. Шипы колкие замечания Лилии, тяжелые вздохи матери, молчание отца, пустая комната брата и слепое окно страшной северной башни, напротив которой моя комната.
Теперь я направлялась в столицу. За окном тянулись улицы городка с одноэтажными домами, палисадниками и огородами. Первые прохожие сонно плелись вдоль низких оград. На моем месте Лилия обязательно составила бы списки покупок и интересных местечек для посещения. Театры, выставки, светские рауты. Но меня привлекали не они.
Я ехала к дяде, которого никогда в жизни не видела. Они с отцом с детства враждовали, прямо как мы с Лилией, а много лет назад совсем рассорились, оборвали связи. Дядя перестал бывать у нас дома. Он посвятил жизнь науке, основал академию для талантливых детей и, по слухам, был близким другом короля. Его имя, Фернвальд Алерт, мелькало в газетах и журналах, которые доставлялись из столицы в наш город у подножия холма. Из статей я узнавала, над чем он работает и в каких кругах вращается. Однажды набралась смелости, отыскала в семейных архивах дядин адрес в столице и написала письмо, умоляла взять меня в помощницы.