Итак, в такси есть место только для четырёх пассажиров. Кому же из пяти подруг пришлось остаться в клубе и ждать их возвращения? А той, которую «лишняя капля» тоже всегда к приключениям зовёт, лично ей, Изабелле Борисовне Бельской.
Среди подруг, знакомых и сослуживцев она была самой милой, приветливой и беззлобной, что однозначно признавалось всеми без исключения. Улыбалась широко, смеялась тихо, скандалить не умела от слова «совсем», помогала немедленно любому, кому могла помочь в беде, будь то хоть человек, хоть зверь. Девчонки шутили, что на свадьбе возьмут с её будущего мужа огромный выкуп, ибо такое сокровище дёшево отдавать нельзя. Звали её все ласково Белочка, и была она, как белочка, рыженькая, проворная, лёгкая и пушистая почти всегда. Но стоило попасть в это прекрасное создание одной «лишней капле», как обращалась белочка в слона в посудной лавке, с трубным гласом агитатора, горлана-главаря, борца за справедливость, и даже внешне становилась похожа на «Свободу, ведущую народ»2 с одноименной картины Делакруа. Видимо, жила эта героиня где-то глубоко в закоулках её беличьей души, сидела тихо, пряталась до времени, и когда, освобождённая «лишней каплей», вырывалась на волю, то непременно с флагом в руках и лозунгом Liberté, Égalité, Fraternité3, на сегодня, увы, запретным.
Этот девичник не стал исключением. Ещё до Янкиного «развода» Белла успела возмутиться ужасному состоянию дел с приютами для животных, грошовому финансированию и абсолютному невниманию властей к этой важной проблеме, и твёрдой поступью направилась «в какой-нибудь Дом Правительства» писать гневную петицию и прорываться на приём к «самому главному». Увещевания, что на дворе десять вечера, а значит, до утра такие дома закрыты, помогли, подруги усадили Белочку за свободный столик, выдали ей лист бумаги и ручку и велели писать петицию прямо здесь. Кстати, когда на неё отвлеклись, Янку оставили без пригляда, и та успела отправить мужу то самое злосчастное «разводящее» сообщение.
Янке с её «лишней каплей» везло всё же больше: утром она обычно не помнила ничегошеньки, недоумевала, как оказалась в постели незнакомого мужчины, с удивлением слушала рассказы подруг о своих очередных похождениях и, удаляя совместные селфи, с ужасом восклицала: «Фу, какой урод! Как я могла на такого вообще повестись?» Изабель же помнила. Всё. Всегда. Независимо от количества «лишних капель». Каждую букву, каждое сказанное слово, каждый порыв бежать куда-то и кому-то что-то доказывать, и от воспоминаний о наглой, своенравной и принципиальной рыжей девице с полным ртом веских аргументов её потом долго кидало в краску. В некоторые заведения после девичников их больше не пускали, потому что Белка устраивала в них ревизию санитарных норм; гаишникам, остановившим их такси, читала лекции о вреде взяток; девицам в туалетах делала выволочку за дурь; в караоке отговаривала петь тех, у кого нет слуха; до рассвета собирала на улице мусор, брошенный мимо урн, в общем, вела себя совершенно неподобающе клубной девушке. Вот и теперь, обхватив голову руками, вспоминала она вчерашние свои приключения и ужасалась содеянному.
Конечно же, ночью в клубе девчонки не бросили её одну без присмотра и заботы. За соседним столиком проводили время две бабули два божьих одуванчика. Старушки с удовольствием поглядывали на молодёжь, улыбались и вели о чём-то неспешный разговор, потягивая шампанское. Бель заметила их заинтересованные взгляды, и старушки радушно пригласили её к себе за столик, прямо с петицией.
Какое вы чудесное дитя, ей-богу! Ангел во плоти! Даже в гневе своём вы прекраснейшее из земных созданий! похвалила её белая, как снег, пухленькая старушка в идеального кроя светло-бежевом костюме и белоснежной, похожей на облако, блузе. Пила эта бабушка сладкое шампанское, а после глотка отправляла в рот маленькую шоколадную конфету или оливку. Голос у неё был тёплый и добрый, и сама она была очень аккуратная и притягательная, но на удивление ни одного украшения! Ни серёжек, ни колечка, ни кулона, которые обычно так любят бабушки.
Ну, до ангела ей, как я понимаю, ещё лет шестьдесят, а точнее шестьдесят два. А пока вполне себе человек, отозвалась вторая старушка. Была она полной противоположностью сотрапезницы: с чёрными как смоль волосами, худая, облачённая в чёрный костюм и стального цвета водолазку под горло. Пила шампанское экстра драй, долго смаковала глоток, а потом заедала маленьким кусочком киви или маслиной. Голос у неё был такой же стальной, как водолазка, руки украшены крупными перстями, в ушах тяжёлые, тонкой работы серьги в форме драконов с горящими зелёными глазищами, а на шее огромный кулон в виде пуделя.