В памяти отпечаталась какая-то тряска Его несли и швыряли, словно куль, поднимали и снова несли, немилосердно вытрясая всю душу. Потом, в какой-то момент прояснения, Данил понял, что лежит ничком на какой-то грязной дерюге, настеленной прямо на голый пол. Ощущение возникло кратковременно и сменилось болью от иглы, впрыснувшей в его кровь новую порцию какого-то дурмана. Это был уже не тот препарат, который ему вкололи вначале. Он не до конца выключал сознание, однако замедлил его реакции настолько, что, казалось, мир вокруг ускорил свое движение в сотни раз. Мальчик, словно глухонемой зритель, смотрел жутко ускоренный «фильм» про то, как его, не имеющего сил сопротивляться и обозначить себя как личность, везут на автомобиле, затем ведут длинными, ярко освещенными солнцем коридорами аэропорта, заводят по трапу в салон аэробуса и сажают в пассажирское кресло.
«Он психически ненормальный, врезалось в память чье-то объяснение, кажется касавшееся его самого, Ничего не поделаешь. Такая патология. Больное поколение растим.
Данил не помнил того человека, кто все это время, не считаясь с личными желаниями, направлял его в нужном направлении. Запомнил только руки. Небольшие и цепкие, слишком маленькие для мужчины.
Ощущение времени напрочь отступило. Он запомнил яркий глянцевый журнал, небрежно брошенный сопровождающим его человеком на подлокотник его кресла, однако не смог бы с уверенностью сказать, как долго видел красочную обложку с непристойно оголенной фотомоделью. То ли это длилось секунды, то ли, наоборот, часы, а то и целые сутки. Он знал лишь то, что по окончании воздушного перелета, еще на трапе самолета, его многострадальное предплечье снова ощутило боль нового укола. Это был снова тот самый препарат, который ему кололи и в первый раз, так что уже не особенно удивился той сумрачной пелене, которая почти сразу опустилась на разум. Препарат снова унес и без того скудный набор сознательных проявлений, не оставив ничего.
Очнулся Данил с глубокой саднящей болю, переполнявшей до краев отравленный «химией» организм. Боль рывками выдрала его усталое «я» из липких объятий болезненного, переполненного кошмарами сна и окунула в реальность бытия. Окунула рывком, словно в ледяной омут.
Голова раскалывалась от приступов острой боли в висках и затылке. Пересохшее горло ощущалось наждачной бумагой. Мальчик попробовал двинуть языком, однако вдруг ощутил, что тот непослушен. Он попробовал снова, но усилие снова оказалось безрезультатным. Зато, наверное, от напряжения лицевых мышц, неожиданно проснулась функция слуха, принеся шорохи и голоса.
М-м-м-м. Ох-х! Да!!!
Возгласы, явно окрашенные в эмоциональные цвета, доносились до него откуда-то сбоку вперемешку с ритмичным поскрипыванием.
Ты просто штучка, Геля еле ворочая заплетающимся языком, хрипло высказался какой-то мужчина, Такие вещи творишь!
Данил попробовал двинуть конечностями, но тоже не смог. И не потому, что мышечный тонус отсутствовал. Он не видел своих рук и ног, но, исходя из гаммы ощущений, заключил, что связан. Тонкие путы, надежно удерживающие его конечности, начинали все ощутимее врезаться в кожу.
О-о-о!!! Да!!! восклицания, уже определенно сексуального характера, стали более энергичными.
Он словно слышал озвучивание эротического кино. Не имея сил шевельнуть руками и ногами, мальчик снова напрягся и все-таки сумел раскрыть глаза. Потом, поднатужившись едва не до судороги, повернул голову в сторону слышимой возни.
Увиденное явно уступало тому, что он втайне от отца подсматривал по телевидению. Какая-то жуткая пародия на отношения между мужчиной и женщиной. Тем паче, в таком антураже. Связанный Данил лежал в дальнем углу помещения и почти на полу, среди какого-то тряпья, так что со своего местоположения мог видеть абсолютно все происходящее. Как на сцене театра. В глаза бросился ветхий хлам, невесть откуда оказавшийся в помещении и придававший ему вид свалки. Грязная выцветшая ветошь, пустые и частью расколотые бутылки и банки, какая-то рванина непонятного происхождения все это покрывало пол и громоздилось по углам, как бы обтекая имевшуюся в комнате полуразваленную мебель. У противоположного окна, наполовину закрытого скособоченными ставнями, стояло карикатурное ложе, которое с огромным натягом можно было бы назвать диваном. На нем, среди грязных смятых простыней самозабвенно сплелись в соитии два человеческих тела. Мальчик понял, что похотливые восклицания происходили именно от этой парочки.