Окрестности села Кочубеевка. Ночь с 3 на 4 августа 1996 года.
Кочубеевка считалась самой обычной деревней, каких много в здешних местах. Ничего примечательного. Обычный набор из нескольких десятков старых бревенчатых домов с кудахчущими дворами и мычащими по вечерам сараями, расположенный на широкой проплешине среди здешнего таежного массива. Население, в основном представленное крестьянами среднего и старшего возраста, почти поголовно работало в ближайшем лесхозе, да на лесопилке. Больше работать было особенно негде, если учесть незавидную участь разорившегося колхоза. Именно по этой причине, хозяева уцелевших предприятий и ощущали себя хозяевами положения, занизив донельзя заработную плату, да к тому же, задерживая ее работягам по всякому удобному поводу. Народ, зная, что из желающих работать на их местах составлена целая очередь из односельчан, предпочитал помалкивать и терпеливо пережидать все более увеличивающиеся промежутки времени между выдачами заработанных денег.
Нынешние районные власти, где сейчас преимущественно заправляли прохиндеи из новой градации чиновников-дельцов, не особенно жаловали забитых крестьян. Потому, наверное, в Кочубеевке, ничем не отличавшейся от других сел в округе, почти не осталось молодежи. Подалась на заработки в ближайшие города. Остались только те, у кого не осталось стремления к лучшему, либо, не осталось выбора по каким-то своим причинам. В любом случае, после вечерней зари больше не слышалось музыки из местного клуба культуры и не слышалось переклички молодых голосов, раньше не прекращавшейся до самого утра. Вместо этого уже на протяжении нескольких лет, сквозь унылый лай собак лишь изредка прорывались пьяные вопли, да обрывки блатного шансона из динамиков заезженных магнитофонов.
В общем, это умирающее место вполне можно было посчитать глухим и удобным для того, чтобы провернуть в нем тайное дельце незаметно для коренного населения. Конечно оно, запуганное, и не полезло бы к чужакам, но лучше, чтобы и вовсе не узнало об их появлении. Поэтому, ночь катилась к своему исходу, когда из глубины леса, со стороны малоезженой лесной дороги показалась пешая группа, состоящая из трех человек, груженных какой-то поклажей.
Вышедшие из чащи люди передвигались почти в полной темноте, однако уверенно нашли для себя удобную дорогу. Очевидно, что кто-то из них эту местность знал настолько хорошо, чтобы ориентироваться почти вслепую. Темные, едва вырисовывавшиеся фигуры людей осторожно преодолели широкий травянистый пустырь, прилегавший напрямую к селению, после чего приблизившись к его окраине, и вовсе затихли, несмотря на довольно тяжелый груз, который перетаскивали на себе. Впереди небольшой группы двигался грузный приземистый мужчина, едва волочивший в руках два баула. Он учащенно и шумно дышал, словно человек, преодолевший, по крайней мере, десяток километров по бездорожью, однако не делал попытки остановиться и передохнуть. По всей очевидности, он и был тем самым проводником, знавшим в окрестностях каждую ямку.
Следом за мужчиной вышагивала женщина. Ее подвижная фигура, явно не лишенная стройности, не сгибалась под тяжестью поклажи. С легкой сумкой наперевес, она шла почти с идеальной бесшумностью, однако же, зная местность гораздо хуже идущего впереди, изредка оступалась, и каждый раз бурчала себе под нос витиеватые ругательства, достойные грузчиков на железнодорожном вокзале. Выступающий проводником человек каждый раз при этих словесных выбросах чертыхался и тихо шипел, однако не осмеливался высказать прямое замечание своей спутнице.
Замыкающим в этой группе выступал рослый высокий мужчина, помимо большой сумки несущий на своем плече еще какую-то поклажу, напоминавшую со стороны наполненный мешок, какие использовались для сыпучих продуктов, либо картофеля. Несмотря на видимый суммарный вес, в противовес первому мужчине, замыкающий передвигался легко и с ровным дыханием.
Неизвестные прошли вдоль окраины деревенского поселения и выбрались на глухую улочку, окна домов которой смотрели прямо в зеленую стену глухой тайги, почти вплотную приближавшейся к их дворам. Впрочем, если сказать по совести, как таковой, улицы уже почти не существовало. За последние пять лет слишком многие из сельчан покинули свои жилища и подались искать счастья в городе. Брошенные дома остались стоять бесхозными и постепенно большей частью превратились в руины, либо оказались разобраны теми, кто еще коротал век в этом глухом уголке. Так что, по сути, к моменту появления троицы неизвестных, в целости оставались три дома, в которых еще кто-то жил, да еще пара вполне сохранившихся строений на другом конце улицы, до которых еще не дошли руки местных забулдыг.