А если не соглашусь?
Баламошкой[15] будешь! встрял прямолинейный Хряпа. Там шикарная работенка, и всего на неделю-полторы! А монет получишь столько, сколько за год на фабрике не набатрачишь!
Никто толком не ведал, какой объем работы ожидает на месте нового пловца. Может, дней на семь. А может, и на весь оставшийся до холодов месяц. Однако тот, кто послал искать и вербовать пловца, приказал не пугать его длительными сроками так называемой командировки. «Скажите, дней на десять, а дальше разберемся, посоветовал он. Получит на карман хорошие бабки, а там, глядишь, и аппетит разгуляется».
Больше чем за год на фабрике?.. присвистнув, удивленно переспросил Анатолий.
Кореша незаметно переглянулись. Кажется, предложение нового знакомца заинтересовало.
Я могу подумать? поправил спортсмен висящую на плече сумку.
Подумай, не запрещается, пожал плечами Хряпа.
Только недолго, добавил Шатун. Дело-то у нас срочное. Заартачишься найдем другого.
Завтра же дам ответ.
Тогда встречаемся завтра под этой березой в три часа после полудня. Идет?
Договорились
Глава шестая
Москва, Грохольский переулок, дом 29
20 августа 1945 года
Старый купеческий дом под номером 29 стоял в глубине квартала и смотрел в Грохольский переулок единственным глазом маленького стрельчатого оконца. Наверное, потому дом и получил адрес по Грохольскому, что к другим улочкам касательства не имел. К двери парадного вела от переулка мощеная дорожка, позволявшая не запачкать ног в самую слякотную погоду. Над крыльцом нависал козырек на ржавых цепях. С правого боку от крыльца стояла каменная урна, никем не вычищавшаяся со времен Александра Керенского. Входная дверь была надежной и невероятно тяжелой.
Дом имел форму буквы «Г» и состоял из одного этажа. До революции его целиком занимала семья купца 2-й гильдии Ивана Досужева. После революции купец с семейством бежал то ли в Швецию, то ли в Грецию, а дом заселили тремя семьями местных железнодорожников. Каждой семье досталось по две комнаты; общими стали кухня с примыкавшей столовой, уборная, большая кладовая и одна из четырех голландских печей. Эту печь топили, чтобы обогреть лютыми зимами коридор, столовую и ванную комнату. Да, ванная комната тоже имелась, правда, саму ванну с бронзовыми кранами младший купеческий отпрыск успел выгодно продать до отъезда из страны. Поэтому помещение использовалось для хранения дров и сушки белья.
Жили дружно и готовы были поделиться последним. За занавеской на кухне сообща установили большую чугунную раковину, в ней и мылись. Спешивших к плите частенько предупреждал чей-то голос: «Здесь занято, я моюсь». По субботам отправлялись мыться по-настоящему в большие бани, располагавшиеся в Безбожном за Ботаническим садом. И каждый поход в бани был сравним с церемониалом выхода в свет.
Мир и спокойствие в бывшем купеческом доме сохранялись, покуда в одной из семей не приказал долго жить потомственный рабочий паровозного депо. Через десять дней после торжественных пролетарских похорон вдова погрузила нажитое добро в телегу, взяла в охапку трех малых детишек и съехала в деревню к престарелой мамаше, ибо жить в большом городе стало не на что. А две освободившиеся комнаты неожиданно занял мутный тип с татуировками, блатным жаргоном и отвратительной манерой плевать на пол везде, где появлялся.
Звали типа Лёва Северный.
Лёвка родился незадолго до начала двадцатого века в подмосковной Балашихе. Изрядно выпивавший папаша трудился кочегаром в Товариществе на паях «Балашихинская мануфактура», мамаша присматривала за инвалидами в местной богадельне. Благодаря руководству честного и дотошного английского инженера Майкла Лунна фабрика по производству пряжи развивалась; росла вокруг и Балашиха. Лёвка окончил школу, поступил в рабочее училище других путевок во взрослую жизнь у местных мальчишек попросту не было.
Однако фабричный труд младого Лёвку не привлекал. К тому же после смерти англичанина Лунна дела на фабрике шли туго, а в 1907 году из-за прогоревшего котла и вовсе случился пожар, спаливший основной каменный корпус и несколько вспомогательных строений. Воспользовавшись временной неразберихой, Лёвка упросил родителей отпустить его пожить у бабки в Гольянове. Те согласились, и подросток, прихватив узелок, пешком отправился в соседнее село.