Заберите-ка это с собой, коротко сказал Николай Иванович и двинулся к машине. Затем вдруг он резко остановился, выхватил из кармана пистолет и стал беспорядочно палить в придорожные кусты. Вся команда, разом схватившись за оружие начала нелепую паническую стрельбу в вечерний полумрак. Тайга глотала пули, отзывалась болезненными стонами гулкого эха. Хозяин сел в машину, махнул рукой, и кортеж двинулся. Скоро на развороченной после снежной зимы лесной дороге никого не осталось. Тогда из глубины леса вышел на дорогу волк. Жадно понюхав место, где лежал сверток, он сел тощим облезлым задом на холодную равнодушную землю, поднял ободранную морду к выглянувшей из-за рваных синих туч луне и завыл. Неизбывная старая злоба, тоска и голод звучали в этом вое.
* * *Заутреню уже отслужили. В храме было тихо, прохладно. Не верилось, что на улице плыла майская жара. Пахло ладаном, тускло сияли темные лампады. Сквозь таинственный полумрак проступали суровые лики святых. Священник уже собрался уходить. Как вдруг у иконы божьей матери в дальнем углу он увидел лежащего ниц перед иконой человека.
Что с вами, сын мой? участливо склонился он над ним. Священник был немолодой, уставший от жизни и от веры человек, но было что-то в теле, распростертом на затертом многочисленными ногами и временем полу, что заставило его остановиться.
Вы не хотите исповедоваться?
Нет. Глухой, низкий и густой голос странным эхом отозвался в стенах храма. Мигнули и затрепетали от дуновения неслышного ветерка слабые огоньки зажженных свечей, одна за другой они вдруг начали гаснуть.
Человек встал, и страшный, пустой взгляд ударил священника. Он отшатнулся.
Простите ли мне грехи мои, отец мой? снова глухо и гулко, как из подземелья, донесся голос.
Отец наш прощает детям своим грехи и прегрешения вольные и невольные, слабеющим голосом проговорил священник, Просите и обрящете. Стучите, и вам откроется.
Он боялся еще раз увидеть бездонные и пустые глаза человека без души и говорил эти слова машинально. Он хотел одного, чтобы этот человек ушел.
Моим грехам нет прощения. Значит, нет мне покаяния. И отряхнув новый дорогой костюм, протянул толстую пачку долларов Это на храм, на бедных, куда хотите»
Свечку поставьте, тихо сказал священник.
Гаснут свечи, устало молвил незнакомец и тяжелой натруженной походкой, слегка прихрамывая, двинулся к выходу. Священник долго смотрел ему вслед. Никто и никогда не внушал ему такого ужаса, как этот человек. Словно посреди сияющего яркого дня вдруг разверзлась мрачная бездна, и дохнуло из нее что-то черное, страшное, непостижимое, враждебное самому роду человеческому.
1.3. Кошмар на Пьяной горе
В тот проклятый день Людка Васнецова-секретарь поселковой администрации, здоровенная дебелая деваха с круглым простодушным лицом, на котором поблескивали маленькие раскосые татарские глазки, с утра была сильно не в духе. В глубине души Людка была уверена, что она красавица. Эта ее глубокая убежденность в своей бабьей привлекательности как-то передавалась окружающим, и все в деревне вполне искренне считали ее красавицей, хозяйкой, аккуратисткой. Всех соседей Людка поражала гирляндами белоснежных трусов, которые она развешивала на всех веревках в своем кукольном огороде, и горами булок, что она выпекала для своего длинного, худого, как жердь, и злющего мужика. Серега, по злым намекам комсомольских баб, бил красавицу жену смертным боем и ревновал даже к деду Цвигуну. Но бил умело, синяков не оставлял, с работы всегда забирал ее на старом «Урале». Супружеская пара гордо шествовала к старой колымаге, Серега на виду изумленных баб подавал любимой жене руку, заботливо усаживал в люльку, кутал ножки в выстиранную дорожку, и мотоцикл, глухо кашляя, чихая и треща, вез благородную пару домой.
Сейчас, в общем, незлую Людку переполняла лютая злоба: ей даже дышать было нечем.
Все началось в магазине. Его недавно открыл в конторе лесхоза толстенький веселый грузин из соседней деревни. Приезд машины с продуктами был праздник для умирающей от скуки деревни, и бабы толпой уже с утра заседали в коридоре конторы, делая вид, что не видят злобных взглядов Зинаиды Гавриловны-первой леди деревни, жены директора лесхоза. Маленькая, черная, как обезьянка, с поблескивающими бусинками черных глазок, она славилась среди мужиков своим сволочным и склочным нравом, а баб поражали ее длинные загнутые ногти, унизанные золотыми кольцами. На некоторых пальцах колец было даже по два. Зинаида ни с кем не общалась, мужика своего, маленького, тщедушного и болтливого, держала в черном теле и в ежовых рукавицах. Не варила, не стирала, огород не садила. Мужа ревновала к каждой бабе, возле которой словоохотливый Иван Кузьмич останавливался обменяться мнениями о важных проблемах внутренней и внешней политики и посоветоваться, как правильно распорядиться деньгами, полученными страной от продажи нефти и газа.