Я не удержалась, чтобы по поводу установочного введения к лекции Сережи не высказаться, Сережа тоже был вне себя оттого, что до конференции даются инструкции, в каком духе надо говорить о предмете. И, когда мы переходили в большее помещение для обсуждения доклада, раздумывал о том, правильно ли он сделает, если скажет, что он думает по этому, «установочному» поводу. Я ответила: «Очень даже!». Однако этого не случилось, потому что его ярость была подорвана следующим докладом. Время враг ярости.
Конечно, Сережа оппонировал апологетам евразийства всем своим стилем.
Раздумывал в связи с евразийством над модной в Европе темой «мультикультурализма» и над захватывающей ролью европейской (вместе с российской) «новой культуры»: «Нельзя сказать, размышлял он, что одна культура выше другой, но можно сказать, что одна культура сильнее другой, она способна дать ответы на вопросы, рожденные в иной культуре. Так завоевала Греция Рим (хотя римская история завоевала Грецию). Гораций кто, как не римлянин, желающий быть греком?!». Я предположила, что сила как-то связана с высотой, с гармонией и степенью отдаленности от примитива (качественный контраст между европейской музыкой и горловым пением, консерваторией и плясками диких племен вокруг огня).
Сравнивая два типа евразийства: Н. Трубецкого и нынешнего, Сережа, в частности, заметил: «Сейчас никто не скажет расовые симпатии, но общие гены». Мне пришло в голову, если Россия больше не та же: если «лес да поле пострадали, а уж плат узорный до бровей вовсе исчез», то гены малопроизводительны. Кончил Сережа сравнение фразой: «Одно дело у Н. Трубецкого вокруг Евангелия, другое у сегодняшнего евразийца вокруг туранства и веры в бессознательное». Это было принципиальное резюме в ответ на популярные попытки сближения двух типов евразийства.
Выходили втроем Ира, Коля Розин и я, раздумывая над тем, многие ли способны «держать меч в руке» (что постоянно, в каждый мой день рождения желает мне Сережа: «И дальше так же крепко держать меч в своей руке!»). Вечером позвонил Сережа и победно сообщил, что после конференции он устроил-таки скандал ее руководству по поводу вводного инструктажа.
В связи с военными действиями на Балканах сказал: «Что касается сербов, то надо помнить, что при Александре Втором сербы менее всего готовы были броситься в русские объятия».
И опять о культурах: «Одна только Франция кичится своей культурностью. Но сейчас у французских подростков такая гнусная ненависть ко всему, чего они не получили от отцов, что культурный климат в стране меняется к худшему. В Австрии, которая не Вена, крепнут правые с их взглядом на основы культуры. Однако в целом, в Европе мода на «высокое безумие, быть сумасшедшим: это красиво и несомненно подымает ввысь».
Вспомнил опять об Умберто Эко: как Сережа на одной конференции, где он выступал с докладом, спорил с Эко по поводу феминисток и почему нынешний дух времени потерял чувство юмора, просто неизбежный при знакомстве с этим явлением. В прениях как раз выступила одна феминистка: «Я не была на докладе, заявила она, и он меня не интересует. Но я замечаю, что в президиуме больше мужчин, чем женщин». «Вот прекрасная иллюстрация к сказанному, вот что за содержание несет с собой феминизм!».
Завтра на заре Сережа уезжает. Вечером в этот день мы сверили свои впечатления от конференции с Ирой, они совпали.
Понимает ли Сережу западный интеллектуал? Кончилась прежняя философия на Западе, разработан новый, птичий язык. Что касается философии сегодня в России (все больше идущей в фарватере западной), то она не имеет ответов, которые выдвинуты там. Но на сегодняшнем Западе нет ответов на вопросы, которые поставлены русской философией, так же как и философией классической. Какая же философия адекватнее своей сути? По-видимому, новейшее западное философствование сильно не ответами на сущностные вопросы, но ликвидацией самих этих вопросов и подменой их измышленными, надуманными проблемами, уводящими от экзистенциально-метафизических интересов человека (начавшихся с удивления Фалеса перед Космосом и смыслом своего бытия в нем). Нечто подобное можно найти зафиксированным у Пушкина, обнаружившего еще в конце 30-х годов позапрошлого века некий «недостаток» большинства «ученых произведений»: «Наши так называемые ученые принуждены заменять существенные достоинства изворотами порицанием предшественников, новизною взглядов»4. Сережа охотно поддержал эти мои соображения.