Павел попал в мотострелковые войска и отслужил два года в учебном полку на Урале сначала курсантом, а потом сержантом-инструктором.
Тяжелее всего дались первые полгода. Хоть Павел и был спортсменом, и ездил каждое лето в стройотряды, всё-таки он был вполне домашним юношей, не уезжавшим из дома больше чем на два месяца. Его всё время окружали родные и близкие, друзья и приятели все они были яркими и интересными людьми. Неотъемлемой частью его жизни были заботливые женщины и приветливые девушки. Разумеется, встречались на жизненном пути и неприятные персонажи, но никто не заставлял его водить с ними компанию. Учителя и наставники всегда относились к нему уважительно, даже тренеры в спортивных секциях, при всей их жёсткости и суровости, всё-таки обращались с ним по-человечески.
В армии он впервые столкнулся с ситуацией, когда вокруг оказались одни мужчины, большинство из которых были ему не только неприятны, но просто ненавистны, а он вынужден был двадцать четыре часа в сутки общаться с ними в замкнутом пространстве учебной роты.
В первый же день сержанты построили новобранцев «на проходе» то есть в середине казармы между двумя рядами двухэтажных коек и доходчиво, при помощи криков и тумаков, объяснили как отныне каждый курсант должен себя вести.
В роте существовал общественный строй, аналогичный древневосточным деспотиям, население казармы чётко делилось на два класса: сержантов, имеющих неограниченную власть над основным населением, и курсантов, которые, собственно, и составляли основное население казармы и были лишены элементарных человеческих прав, включая права на свободу воли и передвижения.
Здесь царил закон саванны: сержанты демонстративно за любой пустяк избивали курсантов, чтобы подавить волю к сопротивлению и добиться полной покорности. Офицеры стояли несколько выше и в стороне, но полностью поддерживали сержантов.
Курсантов было в десять раз больше, чем сержантов, и, объединившись, они могли бы положить конец произволу, но они были разобщены. Здесь служили представители всех народов Советского Союза, и каждая национальность стремилась поддерживать прежде всего своих. Хуже всего приходилось русским, в которых отсутствовал дух землячества и национальной солидарности.
Не все выдерживали жестокости армейской жизни: одни ломались и превращались в жалких созданий, которыми все помыкали, другие пытались бежать, но их ловили и посылали в дисциплинарные батальоны, третьи кончали жизнь самоубийством (за время службы Павла таких в полку оказалось шесть человек), но основная масса стойко сносила издевательства, постепенно врастая в армейский уклад.
В самые первые дни своей службы Павел ясно понял: для того чтобы выжить, ему необходимо окаменеть, превратиться из романтичного и мечтательного юноши в бездушную и нечувствительную к боли машину.
Усилием воли он заставил себя относиться ко всему без лишних эмоций и размышлений, беспрекословно выполнял законные приказы, но при этом давал жёсткий отпор любым посягательствам на своё человеческое достоинство. Ему пришлось даже подраться с командиром отделения, который не просто отдавал приказы, а делал это в обидной и унизительной форме. Дрались они после отбоя в туалете, дрались долго и зло. Павлу пригодились навыки его спортивной и стройотрядовской жизни, у него была рассечена бровь и звенело в правом ухе, куда сержант Голодьрыга нанёс ему точный и сильный удар, но он не сдавался. Сержанты стояли вокруг и молча смотрели на драку. Они уважали силу и храбрость, поэтому новый курсант им немного нравился, и они не хотели устраивать ему «тёмную». Наконец, старшина роты, большой и круглый хохол Подопригора гаркнул своим зычным голосом:
Отставить драться!
Противники тут же прекратили обмениваться ударами и стояли, зло глядя в глаза друг другу.
Курсант Семёнов, отбой и три наряда дневальным по роте! поставил точку в споре старшина.
Больше сержанты Павла не унижали.
За пару месяцев он привык к армейской жизни, заслужил уважение однополчан, у него появились армейские друзья.
В учебном полку он просыпался по крику «подъём!», ходил строем, маршировал на плацу, учил устав, давал присягу, стоял в карауле, стрелял из автомата, сидел на «броне», поднимался ночью по тревоге, бегал кроссы в полной амуниции, сбегал в самоволки, дрался с хачами, получал наряды вне очереди, сидел на гауптвахте, копал канаву, ел «бациллу», получал «нарком», снова ходил строем, жарил ночью картошку на кухне, подшучивал над офицерами, дружил с библиотекарем, писал и получал письма, командовал отделением, считал дни до приказа, посещал политзанятия, смотрел по телевизору аэробику с Еленой Букреевой, снова ходил строем и так два бесконечных года, наполненных размышлениями о себе, о смысле жизни, о друзьях, родных и близких.