Это так странно, вздохнул Мартино и сел на стул у окна, где обычно курила мама. Он ровесник моего дедушки, а Ноа всего пять с половиной.
Мартино видел Джакомо и раньше и, конечно, знал кое-что из услышанных сплетен и обрывков бесед Паолы с мамой. Но впервые спрашивал Давида вот так прямо.
Тот постарался скрыть напряжение в голосе:
Он играет с Ноа в мяч и бегает лучше меня. В жизни всякое бывает, добавил он, надеясь, что других вопросов не последует.
Мартино понятливо замолчал и продолжил грызть яблоко. Не прошло и десяти минут, как в кухню ворвались две цветастых молнии с растрепанными кудрями:
Мы хотим в парк!
Вслед за ними вошла мама, махнула мальчикам и ушла в ванную.
Идите, пожал плечом Давид, запихал ящик с овощами под стол и выпрямился. Только чтоб я вас видел. Дорогу переходите аккуратно и из круга ни ногой!
Да, да, не дослушав, Ноа и Нико убежали, внизу хлопнула дверь.
Давид взял из пакета булку и сел напротив друга, пошире раскрыл окно, чтобы видеть маленькую детскую площадку, с которой доносились голоса детей. Хорошо, что машины тут ездили редко и, в основном, с дальней стороны круга.
Прикинь, Заро испортил мне новую футболку. Мама перепутала, когда раскладывала вещи после стирки, и сунула мою прелесть к нему. Я, между прочим, на нее месяц деньги копил.
Он что, не видит, что это чужое?
Да он вообще ничерта не видит, кроме своего монитора, отмахнулся Мартино. И папины майки берет вместо своих. И так же заливает их песто[5]. Папа ругается, я ругаюсь, ему похрен. Мартино помолчал, проказливо сощурился. Надо подложить Заро на полку какое-нибудь платье Ноа и посмотреть, что будет.
Давид улыбнулся. Мартино довольно кивнул и улыбнулся в ответ, поправил занавеску на окне, чтобы свет не бил в глаза. Тучи над городом рассеялись, вновь проглянуло яркое апрельское солнце.
***
Мама, я кушать хочу.
А? Что?
В ушах еще звучал гул ярко описанного в книге водопада, Виола поспешно выключила телефон, осознав, что засиделась. Вот всегда так: стоило наткнуться на интересный роман, как все отходило на второй план, включая еду и сон. Пока не прочитана последняя страница, Виола не могла успокоиться. А дети, конечно, вмешивались в процесс на самом интересном.
Лазанья на столе, возьми кусок, сказала Виола, доставая для Ноа тарелку.
Не хочу! надула губы девочка. У тебя лазанья невкусная! Вот у Паолы
Извини, что я не повар, развела руками Виола. Могу нарезать салат и бутерброды. Будешь?
No! Vado a Paola![6]
Не вздумай, вскочила Виола, Рикардо только что пришел с работы, дай людям поужинать спокойно!
Ноа вздернула подбородок, вышла из кухни, изо всех сил шарахнув дверью о косяк. Виола ощутила поднимающееся раздражение. Чтобы не сорваться, нужно было срочно переключиться. Она сунула в карман спортивной кофты сигареты и надела уличные тапочки.
Давид, я пройдусь! крикнула она в глубину дома и, дождавшись ответного мычания, вышла из квартиры.
«Мама, я кушать хочу». Два детских голоса слились в ее памяти в один, сердце на миг сдавила полузабытая острая тоска.
***
Год жизни в Таллине с его средневековыми сказочными улицами, казалось, залечил рану. Виола и Сергей работали, где получалось. Виола вспоминала о матери и сестрах почти без боли, даже скучала по ощущению большой семьи. Расстояние и время искажают прошлое, порой добавляя к нему яркие точки, словно смотришь назад через калейдоскоп. Легко забыть, что все эти бусинки и блестки существуют лишь внутри корпуса нехитрой игрушки.
После Таллина семья Клименко переезжала с места на место, нигде не задерживаясь подолгу. А мать восстановила документы прадеда-еврея и уехала с двумя оставшимися дочерями в Израиль, в Киеве остались тетка и старенькая бабушка. Теперь родня оказалась разбросана по миру, и эта мысль не давала Виоле покоя. Семьи не должны разлучаться, ведь случись что кто придет на помощь? Долгосрочной работы ни в Украине, ни в Эстонии не было. Жить на птичьих правах, пусть и в красивом городе, и вечно перебиваться с хлеба на воду плохая идея, если у тебя на руках ребенок. Давиду было пять, когда Виола решила последовать за матерью.
Виоле было страшно не вписаться в абсолютно чуждое общество, она и в родном-то никогда не ощущала себя на месте. Однако среди шумных загорелых израильтян оказалось неожиданно уютно. Хотелось скорее выучить язык, чтобы понимать, о чем они говорят, найти круг общения. Оторваться от одиночества, которое преследовало ее с рождения. Семья матери жила в том же северном, шумящем пальмами и морем городе. Они даже обрадовались приезду «подкидыша», пригласили на чай. Виола успела, пусть и немного, повидать мир, и осознала, как пугающе хрупка человеческая жизнь. Случись что с ней будет кому позаботиться о Давиде.