Возьмешь два шеста, просунешь по пути следования по болоту один шест, а потом параллельно ему, на аршин расстояния - другой, станешь на четвереньки ногами на одном месте, а руками на другом - и ползешь боком вперед, передвигаешь ноги по одному шесту и руки иногда по локоть в воде, по другому. Дойдешь до конца шестов - на одном стоишь, а другой вперед двигаешь. И это был единственный путь в раскольничьи скиты, где уж очень хорошими пряниками горячими с сотовым медом угощала меня мать Манефа.
Разбросаны эти скиты были за болотами на высоких местах, красной сосной поросших. Когда они появились - никто и не помнил, а старики и старухи были в них здесь родившиеся и никуда больше не ходившие... В белых рубахах, в лаптях. Волосы подстрижены спереди челкой, а на затылке круглые проплешины до кожи выстрижены - "гуменышко", называли они это стриженное место. Бороды у них косматые, никогда их ножницы не касались - и ногти на ногах и руках черные да закорузлые, вокруг пальцев закрюченные, отроду не стриглись.
А потому, что они веровали, что рай находится на высокой горе, и после смерти надо карабкаться вверх, чтобы до него добраться, - а тут ногти-то и будут нужны (легенды искания рая с 12-го века). Так все веровали и никто не стриг ногтей.
Чистота в избах была удивительная. Освещение-лучина в светце. По вечерам женщины сидят на лавках, прядут "куделю" и поют духовные стихи. Посуда своей работы, деревянная и глиняная. Но чашка и ложка были у каждого своя, и, если кто-нибудь посторонний, не их веры, поел из чашки или попил от ковша, то она считалась поганой, "обмирщенной", и пряталась отдельно.
Я раза три был у матери Манефы - ее сын Трефилий Спиридоньевич был другом моего "дядьки", беглого матроса, старика Китаева, который и водил меня в этот скит...
- Смотаемся в поморский волок, - скажет бывало он мне, и я радовался.
Волок - другого слова у древних раскольников для леса не было. Лес они называли бревна да доски.
Да и вообще в те времена и крестьяне так говорили. Бывало спросишь:
- Далеко ли до Ватланова.
- Волок, да волок-да Ватланово.
- Волок, да волок, да Вологда.
Это значит, надо пройти лес, потом поле и деревушку, а за ней опять лес, опять волок.
Откуда это слово - а это слово самое что ни есть древнее. В древней Руси назывались так сухие пути, соединяющие две водные системы, где товары, а иногда и лодки переволакивали от реки до реки...
Но в Вологодской губернии тогда каждый лес звался волоком. Да и верно: взять хоть поморский этот скит, куда ни на какой телеге не проедешь, а через болота всякий груз приходилось на себе волочь или на волокушах - нечто вроде саней, без полозьев, из мелких деревьев. Нарубят, свяжут за комли, а на верхушки, которые не затонут, груз кладут. Вот это и волок.
- Не бегай в волок, волк в волоке, - говорят ребятишкам.
Вологда. Корень этого слова, думаю, волок и только волок.
Вологда существовала еще до основания Москвы - это известно по истории. Она была основана выходцами из Новгорода. А почему названа Вологда - рисуется мне так:
Было на месте настоящего города тогда поселеньице, где жили новгородцы, которое, может быть, и названия не имело. И вернулся непроходимыми лесами оттуда в Новгород какой-нибудь поселенец и рассказывает, как туда добраться.
- Волок да волок, волок да волок, а там и жилье. И невольно остается в памяти слушающего музыка слов, и безымянное жилье стало: - Вологда.
- Волок да волок...
* * *
Родился я в глухих Сямских лесах Вологодской губернии, где отец после окончания курса семинарии был помощником управляющего лесным имением графа Олсуфьева, а управляющим был черноморский казак Петро Иванович Усатый, в 40-х годах променявший кубанские плавни на леса севера и одновременно фамилию Усатый на Мусатов, так,