Наверное?
Послушай, биться об заклад я не готов. Еще несколько минут назад я был уверен, что убили тебя.
Пьянчуга снова посмотрел на меня, а потом на свой браслет.
То есть теперь я никогда не смогу вернуться в свое тело, пробормотала Тамар.
Потом поговорим о твоем теле. Окей?
Конечно, все думают, что Ламонт умерла. Теперь никто не поверит, что они оставили меня в ее теле.
Все еще сложнее. Послушай
Все пропало, сказала она каким-то затуманившимся голосом. Теперь я навсегда в теле этой
Не пропало.
«Нельзя, чтобы они узнали, что ты еще жива», подумал я.
Что ты имеешь в виду? Ведь
Я не могу сейчас говорить об этом. Скажи мне, где ты.
Зачем?
Просто скажи мне, где ты.
Она молчала. И потом:
Они хотели убить меня?
Ты всегда быстро соображала.
Может быть, ответил я.
А ты приедешь, чтобы защитить меня? Вдруг ее голос зазвучал кокетливо.
А что, у меня есть еще какие-то причины ехать в Иерусалим ради женщины, которая замужем за кем-то другим? спросил я, пытаясь и сам изобразить кокетство.
Окей, сказала она. Это не я замужем, а Ламонт, придурок. Когда случился приступ и мы обменялись, я оказалась в каком-то университетском кабинете. Но оттуда я уже ушла. Я уже далеко оттуда, честно говоря. Записывай адрес.
Записал.
Все, я уже еду.
Бай, ответила она и положила трубку.
Отчасти я был разочарован, что она не потеряла хладнокровия. Я бы хотел утешать и поддерживать. Не переживай, все будет хорошо, мы что-нибудь придумаем. Но ей это оказалось не нужно. Трудно выглядеть героем рядом с сильной женщиной.
Я помахал рукой бармену:
Счет!
Уже уходишь? услышал я рядом глумливый голос. Это был пьянчуга. Он смотрел на меня с горькой улыбкой, но говорил четко и относительно трезво.
Да, видишь ли. Пора, сказал я.
Куда? Он наклонился ко мне. Куда ты так быстро? Давай посидим, выпьешь еще что-нибудь. Я приглашаю.
Извини, мне и правда нужно бежать, сказал я. Бармен положил счет на стойку. Я вытащил кошелек и стал искать в нем подходящую купюру.
Вечно все бегут. Все время пытаются что-нибудь добыть. А следующее в их жизни важное событие всегда ждет за углом. Люди просто не умеют довольствоваться тем, что есть. Пьянчуга ударился в лирику. И по дороге не обходится без происшествий. А знаешь, чем все заканчивается?
Нет, сказал я нетерпеливо, кладя кошелек в карман. И чем же все заканчивается?
А тем, что кто-нибудь оказывается хитрее. Они понимают, что не надо было никуда бежать, ведь можно было оставаться дома и все-е-е-е было бы хорошо. Отлично просто было бы.
Увлекательно, ответил я и пошел по направлению к выходу, но пьянчуга схватил меня за рубашку, когда я проходил мимо.
Он нагнулся прямо ко мне, дыхнул перегаром:
Не беги. Оставайся. Иначе совершишь большую ошибку. Такую, о которой будешь жалеть еще долго. И ты знаешь, что я имею в виду. Ты и сам в глубине души знаешь, что лучше развернуться и поехать обратно. Эта ночь тебе не сулит ничего доброго. Иди домой.
Я посмотрел ему в глаза. Кто оттуда вещает?
Сбросил его руку со своего плеча и вышел.
8
В такое время трудно поймать такси. Особенно чтобы уехать в Иерусалим. Диспетчер на станции, куда я позвонил, оказался не готов к моему заказу. Что? Серьезно? Иерусалим? Сейчас? Ночной тариф, верно?
Не объяснять же ему, что варианта «обменяться» для меня не существует.
Наконец такси приехало. Когда я открыл заднюю дверь и сел, водитель оглянулся на меня, пытаясь понять, из разговорчивых ли я. Нет. Через пару минут после начала поездки я уже сделал вид, что сплю.
И вот какое дело: сейчас я должен был бы наводить порядок в своих мыслях, но заметил, что вместо этого навожу порядок в своих воспоминаниях.
Первый последний раз, когда я видел Тамар, был приятнее второго. Мы были такой парой: стеснительный мальчик, который не знает, надолго ли еще задержится в этом районе, и энергичная девочка с тонкой улыбкой, которая не думала больше чем на пять минут вперед. В этом возрасте люди видят вас, когда вы сидите и молча едите вместе мороженое, и думают, что вы такие милые: посмотрите, как они стесняются взглянуть друг другу в глаза, смотрите, как они не знают, далеко ли друг от друга садиться. Многим кажется, что в этом возрасте политика любви очень простая. Но это не так. Бабочки в животе ровно такие же, только живот у вас не такой толстый, поэтому, когда они там машут крылышками, вы дрожите больше.