И муж с женой, хлопнув в ладоши, громко рассмеялись.
В покоях их стояла ширма, белая, большая,
И муж после любовных сцен завёл обыкновенье
Раз каждый, после близости, писать стихотворенье
На ширме этой в час досуга, телом отдыхая:
«Небо закрыли со сторон все облака, густые,
Свет небожителей трёх гор (23) издалека всем видно,
Летит сосновый запах ощущения простые,
Где-то внизу чёлн рыбака тянет сети, пустые.
Вот светит круглая луна, ветер шумит сердито,
На сердце камен лёг неясные переживанья.
И штора сдвинута, окно для хризантем открыто,
Хмельной поэт пишет стихи о четырёх страданьях (24).
Он чертит кистью их и тихо про себя читает,
Дымит курительница, ароматный дым прекрасен,
И на губах его эти слова вдруг замирают.
И жизни смысл в минуту эту ему слишком ясен.
Заря парчу зажгла, и небеса вдали алеют,
Но мёртвым кажется дом за высокою стеною,
Он словно опустел и уже смысла не имеет,
Полярная звезда встаёт всё выше надо мною.
Я чувствую, что будто умер сам, на самом деле,
Другие же все здесь во сне забвение находят,
Придворные лишь дамы эту ночь без сна проводят
И обучаются игре всё время на свирели.
Все формы в очертаньях туч, клубящихся в безбрежье,
Так бесконечны небеса в любом краю всё те же.
Но всё ж роднее они были на земле мне прежде,
Хоть голубые небеса светлы, прозрачны, свежи.
От света, лунного, и ветра шторой защититься
Могу я и в зеркальное глядеть лишь отраженье,
И, как отшельник ночью погрузиться в сновиденье,
Уткнувшись головой в подушку, мирно затаиться,
И слушать до рассвета как плывёт звон, колокольный,
И вспоминать о том, как мне жилось в моей деревне,
Как я бродил в лесах, путь выбирал домой, окольный,
Сидел подолгу на развалинах, где был храм, древний,
Крик чудища То ждал последней стражи объявленье (25),
Рассвет встречал в лесу и наблюдал за облаками,
И ко всему родному ощущал я тяготенье,
В отъезде все места и люди были пред глазами.
Когда туман окутывал места мои родные,
Я знал, за мглой той скрыто всё, что уже детства знаю,
Рассеется туман, пейзажи будут всё такие,
И ничего не пропадёт, что я так обожаю.
А здесь средь волн я вижу лишь простор, безликий,
Мелькнёт челнок лишь, одинокий, а потом исчезнет,
И не поймёшь святой там или житель, дикий,
Бесплотный долгий звук один вдали только трепещет.
А гору с четырёх сторон лишь волны подпирают,
Во сне я дома был, но это сон только приснился,
А надо мной лишь небосклон всё небо обнимает.
И путь домой, в родной мой край, давно уже забылся.
Безмолвно лепестки от персика вокруг кружатся,
Цветы все вянут, а в садах один лишь мох найдётся,
Зачем ушёл Лю Лан совсем, и он уж не вернётся,
А на следы его опавшие листья ложатся».
Уж год прошёл, как Ти-кан дом, родной, совсем покинул,
Пруд лотосовый изменил свой цвет и стал лазурным,
Ночами ветер задувал, и море стало бурным,
Один год только их супружеского счастья минул.
Ночами долетало к ним гудение прилива,
Бередило всё это сердце, грустью наполняло,
Смотрел на корабли он, проплывающие, сиротливо,
И каждый такой раз ему всё тяжелей ставало.
Один раз указал своей жене он направленье,
Сказав: «Вот там, в той стороне мой дом, его не видно,
Меня, видать, забыли все, и это мне обидно,
Наверное, никто не ждёт, моего возвращенья».
В другой раз он сказал жене: «Давно уже скитаюсь,
Но сердце тянется домой, вот бы там оказаться,
Не должен это говорить тебе я, и я каюсь
Ведь если я домой поеду, можем мы расстаться.
Но я тебя люблю, и расставаться не желаю,
Так как на свете никого нет у меня роднее,
Но отпусти меня на время, тебя умоляю,
Я побываю дома, и вернусь к тебе скорее».