Можно было нагреть над паром.
Над каким паром, я поехала прямо на курсы! А ребята прямо в общежитие!
Понятно. Я разберусь.
Пожалуйста, скажите казаху, что вы ни в чём его не подозреваете!
Я не посмела попросить поселить меня в общежитие.
Борис, мой давний школьный друг, спросил:
Ты видела, как она клала деньги?
Да, своими глазами.
И запечатала при тебе?
Нет, вышла в другую комнату.
Как же ты могла! Когда ты перестанешь влипать, Бог знает, во что, со своей доверчивостью! Это же не в первый раз!
Но как мне жить дальше? В Ростове никому бы в голову не пришло! Здесь меня никто не знает
Не беспокойся, узнают. То, что ты дурочка, видно невооружённым глазом.
Правда?
Правда, к сожалению.
Первый шок от истории с деньгами вскоре прошёл, и ко мне перестали относиться настороженно. Но шрам в душе от очередной человеческой подлости остался.
Когда меня, наконец, поселили в общежитие, при первом же удобном случае я попыталась извиниться:
Вы простите меня за то недоразумение с деньгами. Но я их правда не брала.
Да знаю я! Тогда же позвонила этой мерзавке. Надо же, что придумала, так подставить человека!
С этой мерзавкой меня столкнула жизнь как нарочно, чтобы я смогла посмотреть ей в глаза. Уже после курсов я вдруг встретила её на улице!
Глаза у неё были совершенно невинные. Мы какое-то время шли рядом.
Как вы могли, я же была в Москве без стипендии, без общежития
Вы знали, на что шли.
Но не на то, чтобы меня выставили обманщицей и воровкой!
У меня не было другого выхода, она требовала долг, а у меня эти деньги были последние.
В отличие от меня у вас была зарплата, не семьдесят же рублей!
Какие это деньги по Москве. Вы поймёте ещё, что здесь каждый за себя! И она спокойно заворачивает за угол.
2. Пусть меня научат
Я сидела на лекциях и не верила своему счастью. Я даже пыталась конспектировать вначале, одна из сорока ребят и четырёх молодых женщин. Но лекции были так не похожи на какую-то учёбу, что я отказалась от этой затеи. Просто слушала и впитывала каждое слово.
Преподаватели не относились к нам, как к обычным студентам. Строгие инстанции Союза писателей признали нас литераторами, прозаиками и поэтами. Мы были элитой института!
Молодой доцент читает с листа, на ходу переводя на русский язык, Джойса, о котором мы тогда слыхом не слыхивали. Пожилой и вальяжный профессор о греческих философах рассказывает так, будто сам участвовал в их беседах. Преподаватель экономики позволяет кричать на семинарах то, о чём тогда говорили на кухнях и шёпотом. Только предупреждает:
На экзаменах будете отвечать строго по учебнику!
А философию преподаёт тишайший человек с добрыми грустными глазами. Я для него просто находка, любое моё высказывание по марксизму-ленинизму оказывается каким-нибудь уклоном то левым, то правым, то у меня взгляды эсеров, и даже Троцкого.
Светлана, какая же у вас каша в голове! Как вы будете сдавать экзамены, не представляю.
Может, ещё уляжется?
Дай-то Бог!
Лекции мы слушали все вместе, но раз в неделю разделялись на два семинара поэзии и прозы.
Я могла выбирать с самого начала. В союз меня приняли и как поэта, и как прозаика. В документах были и стихи, и проза. Решила, что стихи писать умею, а с прозой пусть меня научат!
Мне казалось, я пишу не настоящую прозу, у меня часто спрашивали какой это жанр?
Семинаром прозы руководил Сергей Петрович Антонов. Через пятнадцать лет, если не больше, мы встретились в Переделкино, и он подарил мне свою книгу с надписью «Прекрасной поэтессе». Очевидно, к прозе моей он относился не так безоговорочно.
Не думаю, что он сам подбирал семинар, кого присылали из областей и республик, те и приехали.
Было ещё почему-то два монгола. Один нищий, добрый пьяница, несколько разных курсов кончил в Москве. Но когда кто-то сказал, между прочим:
Монголия маленькая страна, меньше Украины! он парировал:
А что, Украина в тринадцатом веке завоёвывала Россию?
Про второго говорил:
О! Он бай, богатый человек, у него шесть верблюдов! Выучится будет министром культуры. На всех экзаменах они отвечали дружно одно и то же очень плохо говорят по-русски.
На семинаре прозы собрались, в основном, «деревенщики», нормальная советская проза.
Мне через много лет после курсов попалась книга Джеймса Миченера «Роман». Я прочла её от начала до конца, и, едва закончив, начала сначала. Потом, прижав к груди, пошла к её хозяйке: