Мы заворачиваем трофеи в вещмешки. Бросив на Костю короткий взгляд, замечаю в его длинных волосах седую прядь. Наверное, сам выгляжу не лучше. Молча выкуриваем пару папирос и поднимаемся с пола. Пора домой.
Выходит, культисты Ромкины какую-то власть над бетоноедами имеют? думаю я вслух.
Выходит, так, соглашается Костя. Если один Ромка нам умудрился такие амулеты смастерить, то представь, что их жрецы умеют Пожалуй, выйду на них через ГнилоНет, скину координаты этой берложки Пускай седлают тех червей и мстят за брата.
А может, они знают?.. Помнишь, Ромка говорил, что говняк делается из дерьма бетоноеда?
Ну нет, это уж он точно заливал!
Ты и про Бетоноворот так думал!
Мы тихо смеемся, шагая сквозь заброшенные блоки. Напряжение отпускает, хочется шутить и думать о простом. Спустя час ходьбы по коридорам мы проходим мимо знакомой скоростной кабины, выходим на лестницу и видим дядю Витю, застрявшего протезом в перилах. Рядом с ним стоит наполовину набранное ведерко нежно-коричневых подлестничников.
Я тут собирал, да и не заметил, как эт зацепился, хрипло смеется этажник. Глаза его нервно бегают. Вытащить хотел, да чой-то он не разгибается, сволочь. Клинит его иной раз. Не подсобите?
Костя осматривает ногу дяди Вити, пробует разогнуть, что-то подкрутить или раскрутить, но ничего не выходит. Он пожимает плечами:
Тут руками никак, дядь Вить. Я за инструментами сбегаю и вас мигом вызволю. Аккуратнее в следующий раз будьте. Что ж вы ее не смазываете?
Ну дык масло кончилось у меня, пригорюнившись, бормочет старик. Я уж было пробовал А-ай, ладно. Помоги старику, я в долгу не останусь.
О чем вопрос, туда-обратно!
Мы идем вверх по лестнице, проходим первый пролет, и включается сирена. В который раз холодное скользкое щупальце сжимает мое сердце. Снизу раздается надрывный, полный ужаса крик старика. Я бегу, стараясь не думать, что будет с этажником и до чего доводит прогорклое масло.
Врываемся на этаж и мчимся к герме Лазукиных, по дороге сбивая с ног ликвидатора Ефимова. Колотимся в нее и орем наперебой:
Толик! Толян, открой! Это мы! Костя и Паша! Еще не началось, открывай давай, на две секунды!
Не могу! раздается дрожащий голос Толика. Он тоже там!
Кто «он»?! Открывай, брат! Никого тут, только мы!
Я взорвал ее! старший Лазукин срывается в рыдания. Я взорвал петлю! Нина у меня!
Рядом вырастает Ефимов с перекошенной мордой, и без того неровной из-за Окуляра. Он с ревом вламывает стальным кулаком по герме, но лишь царапает ее. Эти двери Самосбор выдерживают, Владимир Иваныч, вы что
Открой, гнида! орет басом майор. Я тебе покажу, как дочь мою совращать!
Ты ее сам совращаешь, говноед партийский! срывающимся голосом вопит Толик. Брат, прости! Паша, я не могу!..
За гермой слышны рыдания Нины. Костя сползает по стенке, шевеля губами. Я бегу к гермодвери Ефимовых говорят, если заткнуть щели мокрыми тряпками, можно переждать
Герма ликвидатора висит на одной петле.
Дядя Витя?.. Бред, его герма заперта, сам он застрял на лестнице, а Самосбор, судя по сиренам, раскинулся на три этажа. Лифт? Отключен Проволочный амулетик холодный обычная железка. Швыряю его в конец коридора, где уже сгущается фиолетовый туман.
Я вырываю из вещмешка яйцо бетоноеда и пытаюсь разбить его об пол не знаю зачем. Не получается. Ни крошек, ни трещин ничего. В ярости выкидываю треклятое яйцо вслед за амулетом.
Странно, Света не успела даже добежать до нашей гермы, а этот Самосбор тянется невыносимо долго. Может, чем больше Самосбор, тем медленнее он разгоняется?.. Судя по всему, для Кости это не имеет значения. Он прилип к стене и пытается кричать, но из его черного рта не вылетает ни звука лишь брызги слизи.
Пытаюсь оттянуть его от стены, но без толку. Спина Кости срослась с бетоном, сочащаяся из стены слизь затопила вещмешок. Я срываю голос в отчаянном крике, но никто не может помочь.
Нина! хрипло вопит Ефимов, продолжая ломиться в дверь. Дочка! Доченька, открой! Впусти меня, я тебя пальцем не трону! Больше никогда! Пусти, родная, папка тебя любит! Оставайся с этим придурком, я вас прощу, только впусти!
Истерический фальцет в перепуганном до усрачки крике огромного взрослого мужика убивает во мне всякую надежду. Ефимов хорошо знает, что такое Самосбор. Он видел вещи, которые происходят после него. Он и правда готов их простить лишь бы оказаться сейчас по ту сторону гермодвери.