В соседней комнате, в чулане, который почему-то назывался кладбищем и соединялся с домом длинным-предлинным коридором, было три окошка, всегда темные, и только четыре раза в году в мой и бабушкин день рождения и еще один, когда я поселился в бабушкином доме одно из них начинало с полночи тускло светиться, постепенно разгораясь все больше и больше.
Я смутно помнил маму, возможно забыл бы совсем, если бы мы трижды в год не подходили с бабушкой к окну в чулане и не смотрели на маму, самую красивую маму на свете, чаще плачущую, но все равно красивую. Да еще бабушка много рассказывала о ней.
Наконец, бабушка вышла из избы, срезала ветку вербы. Воткнула ее в тонкий высокий стакан с водой. Потом переоделась в нарядное платье, помогла одеться мне белая рубашка, глаженые черные брюки и лакированные ботинки.
Я плохо помню, когда и при каких обстоятельствах я стал жить с бабушкой. Она говорила лишь, что я сильно болел и меня отправили в деревню. Тут я и вылечился.
Наконец, мы отправились к маме. Длинный темный коридор всегда вызывал во мне непонятную тревогу и волнение. Я крепко держал за руку бабушку, боясь споткнуться обо что-то или заблудиться. Странно, я знал, что здесь спотыкаться не о что, заблудиться негде, но иногда казалось, что в коридоре может внезапно обнаружиться какая-нибудь дверь и один неосторожный шаг заведет тебя не туда. Но всякий раз наше путешествие благополучно заканчивалось.
Вот и на этот раз негромко лязгнула щеколда и мы вошли в чулан. Тут всегда горели свечки и приятно пахло. Бабушка первой встала на колени перед светящимся низким окошком, встал на колени и я. На подоконнике мы установили стакан с веточкой. А с обратной стороны окна вспорхнули синички и воробьи, словно нас ждали, закружили над могилкой и сели, кто на оградку, а кто и на серый квадратный камень, на котором красовался мой портрет. И хоть пейзаж был словно погружен в густой туман, резкие тени от памятника и деревьев вокруг подсказывали, что светило солнце.
А вот и мама: сидит на низенькой скамейке смотрит на портрет и что-то говорит. И лишь увидев воробьев, улыбнулась.
Я знаю, Ванюша, что это ты пришел, прошептала она и рукой смахнула слезинку с глаз.
Да, мамулечка, это я. Я совсем рядом с тобой, всегда повторял я, хоть бабушка утверждала, что нас «там» не слышно. А я верю, что мама слышит.
А потом, как это обычно бывает, всё, что находилось за окном, пришло в движение, медленно закружилось, как будто мы парили над миром мамы.
Когда же мы научимся управлять? задала вопрос бабушка вон соседи, Федор с Ларисой, уже давно летают, куда захотят. В любое время дня и ночи, а не только по праздникам. Помогают своим родным, если беда какая. Подсказывают, оберегают, направляют на путь истинный. Встречают и провожают до самого дома. Скоро и их самих не будет здесь.
А как нам научиться так же делать? наивно спросил я.
О, внучек, до этого надо дорасти. Духовно, понимаешь? Мы тут временно, пока не усовершенствуем свой Дух.
А как это?
Ну вот смотри, когда ты пришел ко мне из «того света» мира, где осталась твоя мама ты был совсем глупышка, но хоть что-то успел усвоить. Например, что надо слушаться маму, старших. Тебе ведь говорили не пей холодную воду, носи шарфик, не ешь снег, не соси сосульки, а то простудишься, заболеешь. А ты не слушался. В итоге воспаление легких, ты заболел и умер. Зато теперь ты всегда надеваешь теплые носочки, что я вяжу тебе, греешься у печки и даже к окну в зимнее время подходишь с осторожностью. Тебе надо хорошо учиться в школе, заниматься спортом, читать книжки и быть послушным.
Да, бабуль.
Вот-вот. И я многое чего усвоила за свою жизнь, и другие жители нашей деревни, других деревень и городов. Мы же общаемся между собой, учимся на чужих ошибках. А кто ничему не учится, вновь падает в окно чулана и проживает жизнь на том свете вновь и вновь. Или вовсе проваливается в тартарары.
А кто учится, что с ними происходит?
А те идут своим путем дальше. И становятся святыми. Как твой папа.
И как почтальоны?
Не совсем. Почтальоны это рабочие-посланники, ангелы-курьеры между мирами, более светлыми и более темными. Вот как ты думаешь, откуда у тебя игрушки? И зачем мы ставим на мамино окно вербу? Или кладем другие подарки. Чтобы почтальоны доставляли их маме. А от мамы привозили тебе гостинцы. Сами-то мы пока не можем. Хоть мы совсем рядом. Лишь стекло отделяет нас, а не дотянуться никак. Ты заметил, как у мамы там темно? И так во всем ее мире, а у нас светло и ясно. А где-то ведь еще ярче и светлее. И только почтальоны могут перемещаться между светом и тенью.