Взрослые сперва крайне озадаченно восприняли песенку ребёнка, даже намеревались выговорить крепкую воспитательную нотацию про неуместность именно таких песен, но не смогли не умилиться открытой детской непосредственностью и зааплодировали. Только Лев Моисеевич заметил, что ребёнок вечно всё испортит ненароком, хотя, обижаться на детей ни в коем случае нельзя, ибо таково их предназначение ломать устои. Лев Моисеевич сказал, что он и сам порой напевает этакую ерунду, о которой стыдно вспоминать.
Ты молодец, Улинька! не то, что вот эти прошлые птички, которые нагородили огород из бессмысленных пинцо-пинцо-дынз и улетели. похвалил Евпсихий Алексеевич. Только растревожили нас зачем-то.
Разве совсем бессмыслен? не согласилась крыса Маруся про огород. Вы же сами, Евпсихий Алексеевич, подозревали, что птицы старались сообщить нам что-то важное, указывающее на полезный алгоритм действий. Просто способ изложения они выбрали несколько магический. Заклинательный. По всей видимости, другим и не владеют.
Вот тогда и помолчали бы лучше. поддержала Катенька друга.
Если мы их не поняли, это не означает, что другие не сумели бы понять. сказала крыса Маруся. Полно людей, для которых такие вещи, как магические заклинания вовсе не пустой звук. Люди вообще склонны верить в колдовство, и иногда эта склонность принимает маниакальные формы.
Да, ты права, хотя сейчас не так верят в колдовство, как раньше. Я помню повсеместное помешательство на увлечение экстрасенсорикой, когда каждый второй мнил себя целителем и возделывателем магнитных полей, но сейчас в обществе преобладает ироничное отношение к подобным вещам.
Может, и не преобладает, просто не всякий готов признаться, что он мистик. заметила Катенька.
Ну, может быть, может быть с сомнением покрутил головой Евпсихий Алексеевич и поразмыслил вслух. Мне вот припоминаются конец восьмидесятых годов прошлого века и первая половина девяностых вот уж было время активного общественного бессознания, даже безумия. Воистину наблюдалась благодатная почва для расцветания всяческим кашпировским и религиозным сектам, а тем более традиционным конфессиям и хорошо, что последние становились прибежищем от всего остального, пытались сумбур в головах приводить хоть в какой-то порядок, пусть даже и лишённый исторической логики, если к нему присматриваться внимательней. Человеческой истории позволительно быть не совершенно логичной; точнее сказать, прошлые времена нам могут без всякой опаски казаться абсурдными и безрассудными ведь нам в них не жить, нам главное, чтоб настоящее время не было подвластно влиянию безумцев. Мне стали понятными слова, прочитанные когда-то в газете, что кто-то из немцев сказал о периоде фашизма в Германии, как о периоде безумия нации, не способной более ни к чему, кроме безумствования. Так и есть, на сломе системного устройства или в период экономического унижения, люди теряются, перестают верить собственным чувствам, а верят посторонним воплям, обещающим блага либо здесь и сейчас, либо никогда. Люди и так в большинстве своём не воспринимают в повседневной жизни общественное бытие в его целостности, живут по принципу «каждый сверчок знай свой шесток», а когда даже эта мозаика начинает рассыпаться, то невероятно сложно удержаться на краю пропасти.
Насколько этот внешний процесс рассыпания оправдывает человека в частности и тем более общество, если он приводит к злодейству? задала риторический вопрос Катенька.
Незнание законов не освобождает от ответственности. напомнила крыса Маруся.
Да-да. согласился Евпсихий Алексеевич. Не освобождает.
Смотрите, дяди и тёти, какую ещё песенку я придумала. без лишних предупреждений встряла в разговор Улинька, спела свою песню и получила ещё порцию аплодисментов, правда немного прохладных, чем раньше:
«Можно скушать всё на свете:
все болты и все штиблеты!
всех зверей, птиц и жуков
проглотил и был таков!
Даже можно съесть кастрюлю
хоть какую, хоть пустую!..
Лишь белиберды ведро
вам не стрескать ни за что!..»
Лев Моисеевич поаплодировал с ворчливой меланхолией и попросил девочку не петь песенок всякий раз, когда вздумается. Лев Моисеевич сказал, что он немного растерян, что он нервически воспринимает всё происходящее, поскольку пожил на свете немало и повидал всякого, а Улинька своим чудаковатым пением мешает сосредоточиться. Улинька пообещала Льву Моисеевичу с этих пор петь только тогда, когда её попросят, но кажется тут же и забыла про своё обещание, поскольку что-то замурлыкала себе под нос.