И еще ангел Господень добавил:
Все твои спутники должны последовать на Запад; Брон, Богатый Рыболов, изберет тот же путь и остановится там, где подскажет ему сердце. Там он дождется сына своего сына, чтобы передать ему чашу и благодать, сопряженную с обладанием ею. И тот будет ее последним хранителем. Так, через трех добродетельных мужей, коим доведется хранить чашу, осуществится символ пресвятой Троицы. Ты же сам, вручив Грааль Брону, покинешь мир и вступишь в царство вечной радости, уготованной друзьям Божьим[129].
Иосиф сделал, что ему повелел голос. На другой день, после службы Грааля, он поведал всем своим товарищам то, что слышал, кроме святых слов, открытых ему Иисусом Христом в темнице. Эти слова он передал только Богатому Рыболову, а тот записал их вместе с другими тайнами, коих не должны слышать непосвященные.
На третий день после отбытия Петра Брон, отныне хранитель Грааля, сказал Иосифу:
Я хотел бы удалиться, отпусти меня.
От всей души, ответил Иосиф, ибо твое желание желание Бога.
Так он расстался с Богатым Рыболовом, о котором с тех пор сложили немало сказаний[130].
Мессир Робер де Борон говорит: «Теперь бы надобно суметь рассказать, что стало с Аленом, сыном Брона; в какую страну он попал; какой наследник от него родился и какая женщина его вскормила. Надо бы сказать, какую жизнь вел Петр, в каких местах он побывал и где его, должно быть, найдут. Надо бы поведать, что стало с Моисеем, столь надолго потерянным; затем, наконец, куда отправился Богатый Рыболов, где он остановился и как к нему возможно прийти.
Эти четыре отдельные повести следовало бы объединить и представить каждую, какой она должна быть; но никто не смог бы собрать их вместе, не услышав перед тем рассказ о других частях великой и правдивой истории Грааля; и в то время, когда я ее излагал, при покойном монсеньоре Готье, который был из Мон-Белиаля[131], она еще не была описана ни одним из смертных. Теперь я извещаю всех, к кому попадет мой труд, что, ежели Бог дарует мне жизнь и здоровье, я намерен заново написать эти четыре части, если только отыщу основу их в книге. Но сейчас я не только оставляю ту ветвь, которой следовал до сих пор, но также и три других, от нее зависимых, чтобы заняться пятой, с обещанием вернуться когда-нибудь к предыдущим. Ибо, если бы я не позаботился об этом уведомить, то, я уверен, нет в мире человека, который не счел бы их утерянными и не стал бы гадать, почему я их оставил»[132].
Переход к «Святому Граалю»
Такова первая книга или, лучше сказать, исходное введение ко всем Романам Круглого Стола. После истории Иосифа Аримафейского Робер де Борон, оставив в запасе целый ряд приключений Алена, Брона, Петра и Моисея, переходит к другой главе или ветви повествования ветви о Мерлине, которую мы находим в полностью сохраненном виде лишь в прозаическом романе того же названия.
Но вначале мы займемся романом в прозе о Святом Граале, еще одной формой той легенды об Иосифе, которую Робер де Борон изложил в стихах.
Здесь уже нет, как в поэме, более или менее точного переводчика валлийской легенды о Граале; здесь есть автор Грааля, который, говоря от своего имени, хочет приписать самому Иисусу Христу роль сочинителя и публикатора книги.
Этот автор не называет себя, объясняя свою скромность тремя не слишком уважительными причинами. Если бы он позволил себя узнать, говорит он, вряд ли бы кто поверил, что Бог открыл такие великие тайны личности столь ничтожной; книгу не почитали бы в той мере, как она этого заслуживает; наконец, автора сочли бы ответственным за те ошибки и промахи, которые могут допустить переписчики. Эти причины, говорю я, никуда не годятся. Бог, повелевший ему переписать книгу, отнюдь не рекомендовал ему скрывать свое имя; если его сочли достойным такой милости, его не должно было заботить, что скажут завистники; наконец, боязнь ошибок и вставок, сделанных переписчиками, должна была его беспокоить не больше, чем Моисея, апостолов и еще многих авторов, духовных или светских. Он не назвал своего имени, чтобы окутать якобы данное ему откровение еще более непроницаемой тайной; но вот этого ему не стоило говорить: он мог бы потрудиться найти другие оправдания.
Он выдавал себя за священника, живущего в уединенном скиту, вдали от всех проторенных дорог. Дадим теперь ему слово, несколько сократив его рассказ: