Завершает книгу роман «Король Артур» неизвестного автора. Об этом, казалось бы, знакомом персонаже мы здесь узнаем много нового: в основном роман посвящен молодости героя, истории его сватовства к Гвиневре, первым управленческим ошибкам на королевской стезе и, конечно, войне с саксонцами.
Поскольку жизни Артура и Мерлина тесно связаны между собой, то в романе о короле Артуре чародей Мерлин является одним из полноправных действующих лиц, и наоборот. Тексты сохранили множество утраченных в позднейших переработках «языческих» и «еретических» деталей и легенд.
В т. 2 войдет впервые публикуемый на русском языке «Ланселот Озерный». Этот роман по объему в полтора раза превосходит все предыдущие вместе взятые и охватывает всю жизнь легендарного рыцаря. Характер этого рыцаря обрисован яркими и подчас неожиданными красками, делающими его скорее романтическим, чем эпическим героем, совершенно удивительным для рубежа XIIXIII века. В толщу этого романа вплетаются сюжеты «Рыцаря Телеги» (у нас известна стихотворная версия Кретьена да Труа) и заключительной книги «Смерти Артура».
Надеемся, что мы достигнем нашей скромной цели познакомить российских читателей с этим сокровищем кельтской, французской и общеевропейской культуры. Мы будем рады, если эта книга привлечет внимание не только широкой публики, но и исследователей, которые, несомненно, смогут найти здесь благодатный материал.
Все замечания и пожелания будут приняты с интересом и благодарностью.
Екатерина Мальская (Россия)Денис Колен (Франция)Введение
Перевод Т. К. Горышиной, Е. Н. Мальской
Название Романы Круглого Стола относится к серии книг, написанных на французском языке, отчасти стихами, а отчасти прозой, и посвященных либо сказочной истории Утер-Пендрагона и его сына Артура, либо приключениям других принцев и доблестных рыцарей, бывших якобы современниками этих королей. Через четыре литературных столетия Средневековья эти книги пронесли идеал рыцарского совершенства: во множестве знатных семей детям, даже при крещении, охотно давали имена этих вымышленных героев, которым присваивали гербы, дабы иметь удовольствие их позаимствовать. Дело заходило еще дальше: их покровительству вверяли состязания, турниры, иногда даже судебные поединки. В сочинительстве этого рода несколько религиозных преданий, присущих галло-бретонской церкви, стали тем основным стволом, от которого, подобно ветвям и побегам, очевидно, и произросли во множестве первоначальные повести. Взаимосвязь и в самом деле весьма удачная, хотя, может быть, она должна была заявить о себе сама, чтобы придать вид подлинности самым невероятным измышлениям, далеким от всякого правдоподобия.
О происхождении этих прославленных сочинений все нынче единодушны во мнении. Это отблеск преданий, распространенных в двенадцатом веке среди бретонцев Англии и Франции. Сами же эти предания проистекали из трех различных источников:
памяти о долгом сопротивлении островных бретонцев саксонскому господству;
лэ, или поэтических песнопений, избежавших забвения судьбы старинных летописей и постоянно лелеемых народным воображением;
легенд, связанных или с утверждением христианской веры в островной Бретани, или с обладанием некими реликвиями и их утратой.
Следует еще добавить к этим трем отечественным источникам ряд заимствований с Востока, распространяемых во Франции и особенно в Бретани, с начала двенадцатого века, паломниками из Святой земли, испанскими маврами и иудеями всех стран.
Таким образом, наши романы достаточно хорошо представляют собрание исторических, поэтических и религиозных сказаний древних бретонцев, хотя и измененных более или менее при их вхождении в иностранную литературу. Изучать Романы Круглого Стола значит, с одной стороны, прослеживать действие в старинных бретонских легендах; а с другой, наблюдать превращения, которые претерпевали эти легенды при своем, так сказать, вторжении в литературу других стран. Одна и та же основа окрашивается в различные оттенки при переходе от исходного наречия к любому другому. Но я не намерен прослеживать истории Круглого Стола во всех видоизменениях, которым они могли подвергнуться: предоставляю другим писателям, более сведущим в германских языках, заняться их изучением в немецком, фламандском и даже английском варианте. Франция почерпнула их из бретонского свода и открыла другим нациям, подав пример, как извлечь из этого пользу: я же ограничил поле моих исследований различными формами, в которые бретонские сказания облеклись во французской литературе. Это дело еще довольно долгое, и если я счастливо достигну цели, то будет проторена дорога для тех, кто захочет постичь сочинения того же рода на других европейских языках.