Вера Орловская - Многоточие дождя стр 8.

Сочинительница слов
Что меня сюда звало 
в день слепой
и в ночь глухую?
Над огнем тебя целую 
не боюсь сгореть.
И когда тебя рисую 
я одной собой рискую,
а тебя уж не стереть.
Собирательница трав
Но целебен ли отвар 
если рана в глубине,
яд в вине,
вино в крови?
Жизнь моя,
плыви
во мне!

Я тоскую по запаху моря толкую
о вещах далеких от берега вещая
о звездных песчинках космоса и о гроздьях
галактик но мысль о виноградинах гладких
не дает мне покоя
как шум прибоя
по вечерам в таверне
Я еще там наверное
сижу на плетеном сиденье стула
неподвижно как будто уснула:
я просто с ветром сливаюсь
воздухом Крита спиваюсь
в цветочном дурмане
Эта земля меня манит
на расстоянии
в любом состоянии
духа
душа не лишенная слуха
способна любить и плакать
и в петербургскую слякоть
теплом наполнять до края
как будто живешь играя
подобно ребенку на берегу
который смеется
А может я так берегу
в себе и ребенка и солнце?

Где то на берегу Адриатического моря
в храме разрушенном
с белыми больными колоннами
бродит покинутый временем Марк Аврелий
Над его строками строго историки спорят
Под обагренными осенью русскими кленами
я подожду тебя здесь на скамье до апреля
В месяце этом весна
начинается в наших широтах
Знаю что век не совпал и сезон
и сознание Рима
Книгу твою я читаю и вижу яснее:
бьется волна приближаясь к забытому гроту
Если бы смог ты понять
что судьба неповторима
жизнь человека всемерно опутана ею:
мы бы тогда не расстались у Храма
(свидетель Венера)
в пору когда зацветали левкои
в саду над Тибром
И к триумфальному шествию
ты еще только стремился
А у меня еще не было имени этого «Вера»
Даже название книги Аврелий
еще ты не выбрал
Как неожиданно мир наш переменился

Тюльпанов зонтики открыты навсегда
уже напоминают больше маки:
распахнутая красота беда 
предугасанья маяки
На море шторм
а на горе покой
нетронутый спускающимся небом
Какой был сон когда б не грянул гром
и чаек белопенных сонм
касаньем крыл не скрыл меня во сне бы:
я видела тюльпаны под окном
что из земли выходят в день апреля
и до сих пор меня собою греют
как черное латинское вино
на дне их чаш не тлеют угольки:
у девочки в зрачках такие же агаты
и губы красные как будто виноваты
и пальцы гибкие на стебельке руки

Выворачиваешь себя наизнанку
со всеми швами 
узлами 
уязвимостью новой кожи
где на каждую ранку
влагая душу
мама уже не подует
потому что оттуда она не может
Но все твои двери
открываются только наружу
Осени лошадь гнедую
погоняют ветра со свистом
Но есть такое поверье
что Господь приходит в любом обличье 
даже в образе атеиста
с кем ты споришь неистово
(между вами одно отличье 
способность слышать внимая)
Мы все оглохли
от навязанных смыслов
И жизнь в картинках немая:
доносит лишь вздохи
с выступающих в море мысов
с трех сторон объятых водой
и с одной лишь возможность выжить:
это подняться немного выше 
вверх протянув над собой ладонь

Прошлое сон приснившийся нынешней ночью
или иначе: я себя вижу воочью
из времени где не начато стихотворение
кровотворение
общей системы
в которую вписаны мы
земными генами
вместе со всеми:
инфузориями
гениями

До полуночи лягу,
свет погашу
сон попрошу:
«Сон-Самсон,
приди со всех сторон:
если будет мне отрада 
приснись чистая вода,
если будет мне беда 
приснись мутная вода»

Сон да Сонница
снова ссорятся:
слова словятся 
кто сильней кого?

 Возьму посох,
взмахну разок 
чтоб ты, день, посох

Ночь черна 
яма без дна
страшна без сна.

 Я Сонница 
пальцы на веки:
ясный лицом,
усни навеки,
пробудишься на миг 
опять уснешь.
Объятьями моими,
милый,
побрезгуешь иль губы отведешь?

Я тебя обниму,
с собой положу,
поглажу:
ты жена моя
любимая 
споешь песню долгую,
как дорога
по белому снегу,
по русскому лесу,
по следу бесову 
(чур меня, чур!).
Я спать хочу.

Меня малое дитя
семеро нянек глядят:
«Ты закрой глазки-ягодки,
моя пташечка,
моя сладенька
Уже ночь коней пасет
на лугах
они воду пьют,
головой трясут,
на себе несут
всадника.
Как ты вырастишь 
сядешь на коня:
вспоминай меня,
матушка.

Отведи рукой слезы с глаз 
тучи черные 
отведи дожди.
Дивно светло мне.
Шаг ступил ослеп,
и уснул, как был 
на коне верхом.
И проспал три дня 
без пути пришел

Головой встряхнул 
чистый снег слетел 
следянил следы:
и видать идти,
да попробуйте.

Помолись за меня перед образом
и свечу поставь во здравие
раба божьего позабыл, как звать

Помню даль вела
на порог взошла
дева белая:
повела рукой 
чудный город встал:
был он звездчатый, как написанный
«Заходи живи, это терем мой 
засмеялась так,
не скучай один 
поиграй вот на дудочке»

Приложил к губам горько дерево 
заиграл разок оно треснуло,
и по срезинкам потекла вода,
и была она цвета красного.

«Не тужи, дружок», 
и дает еще краше дудочку.
Заиграл разок стала черною,
будто жгли ее в печи огненной.

Головой встряхнул 
и открыл глаза:
не идет мой конь,
как вкопанный.
Впереди огонь,
позади стоит дева белая 
рукой машет мне