Это был самый обычный рядовой полет. Я таких делал по два раза на дню. Вечером я рассказал советнику, что, мол, встретил человека, говорящего на русском языке. Про старика я предусмотрительно промолчал, помня инструкцию мне запрещено было брать на борт посторонних. Он на меня как-то испытующе взглянул и сказал, чтобы я никому о нем не рассказывал и о старике тоже. Видно, комендант аэропорта рассказал ему о старике. Советник был умный, бывалый. Он сносно говорил на таджикском языке, и я от него узнал много разных словечек, которых на занятиях нам не преподавали. Он не стал больше распространяться, а я не стал настаивать на расспросах: время военное, всякое бывает.
Мне и в голову не приходило, что это была встреча с учителем: такой шанс выпадает один на миллион. Но тогда я об этом еще не знал.
Прошло несколько месяцев. В феврале с группой наших советников-артиллеристов я отправился в провинцию Бадахшан, где проводилась первая в новом году армейская операция с участием советских и афганских военных подразделений, как говориться: понюхать пороха. Со знакомыми вертолетчиками я добрался до Тахара, где меня ждали советники, и оттуда, пересев на старенький БТР, по дороге Смерти (Рохе-Марго, этимология названия не совсем очевидна, хотя сама по себе дорога опасна, идет через ущелья и узкие мосты над горными реками) мы добрались до Бадахшана, и отправились уже пешком еще дальше в горы. Месяц в горах был достаточно запоминающимся: пройдя через сели, вызванные частыми дождями, засыпаемые снегом на горных перевалах, потеряв треть состава не столько от прямых столкновений, сколько от мин, обстрелов, холода и кишечных инфекций, мы спустились с гор в городок Файзабад. После всех мытарств, недосыпания и постоянного холода райскими кущами показались мне горячая баня и сон в армейской казарме на белых простынях. На следующий день мне дали выходной и я решил прогуляться по местным дуканам (маленьким магазинчикам) городка, чтобы прикупить средств гигиены (ишак, на котором ехал мой рюкзак, оступился, поскользнувшись на горной тропе, и сорвался в раздутую от дождей и тающего снега реку).
Гулять по городку было вполне безопасно, да и на первый взгляд военных в нем было больше, чем местных жителей. Я был одет в афганскую форму, а отросшая борода маскировала меня под местных. Не спеша прогуливаясь мимо витрин захудалых магазинчиков, я вдруг услышал за спиной голос:
Ассалам Алейкум, торджомон саеб! (Здравствуйте, господин переводчик!)
Обернувшись, я увидел старого знакомого из Ишкамиша. Я бы его сразу не узнал: он отпустил бороду, черную, но уже с проседью, одет был в национальный пирохан-томбон (необъятных размеров штаны, стянутые на поясе и длинную с расшитым воротом сорочку) и теплую жилетку. На голове красовалась большая белая чалма.
Какими судьбами? спросил я его по-русски.
Он оглянулся вокруг, никого поблизости не было.
Пойдем в чайхану, посидим, чаю попьем, пригласил он, не переходя на русский.
Это было кстати, я уже изрядно проголодался и сам искал где бы перекусить. Он свернул в узкий переулок, и мы подошли к небольшой чайхане, хозяин которой услужливо распахнул перед нами двери и провел на второй этаж, где мы оказались одни в квадратной комнатке с небольшим окном. На полу лежал ковер, стоял низенький деревянный инкрустированный столик, окруженный разноцветными подушками.
Здесь мы можем спокойно поговорить, улыбнувшись, сказал он мне уже по-русски. Каких-либо опасений у меня не было, ведь про себя я считал его нашим разведчиком, и, кроме того, в городе было полно военных, и еще у меня с собой был пистолет. После месяца в горах, где всякого бывало, здесь, пусть в небольшом, но все-таки городе, я чувствовал себя в полной безопасности, ну и к тому же мне было интересно, о чем он собирается со мной говорить.
Минут десять он молчал, пока мы ели плов, изредка пытливо поглядывая на меня. Разлив чай по пиалам, он, наконец, нарушил молчание.
Ты знаешь, я тогда тебя не успел поблагодарить за то, что ты взял старика. Этот почтенный старец мой благословенный учитель, и я был очень рад, что благодаря тебе, мне удалось оказать ему услугу. Месяц назад он покинул этот мир, МашаАллах, и теперь я облечен полномочиями нести учение в мир.
Он несколько минут помолчал и, перебирая в руках красивые перламутровые четки, внимательно посмотрел на меня, словно в чем-то сомневаясь.