Со мной вместе был Орлов, который в последний момент перед поездкой в морг заставил меня выпить стопку водки.
Я попросила ещё, но Орлов мне запретил.
Хватит, Ленок! Много вредно.
Я не могу поехать туда.
Меня шатало и трясло.
Возьми себя в руки, ты должна.
У него вдруг стало серьёзным лицо, и его непонятного цвета выразительные глаза посмотрели на меня как-то пронизывающе.
Ты даже не представляешь себе, как мне был дорог Иван.
Дорог., я пробормотала это почти бездумно.
Мой мозг с момента звонка лишь фиксировал всё происходящее вокруг, которое я не вполне осознавала.
Да, дорог. Он, по крайней мере, понимал моё творчество.
Поскольку Орлов уже выпил изрядную долю шампанского, он нанял такси.
Светка Крабова увязалась за нами, сказав, что она в случае чего сможет поддержать меня. Я не возражала, потому что мне уже было всё равно.
Ты сильная, Лена. Ты сможешь пройти через это испытание, сказал Орлов уже на подходе к моргу, А знаешь, что сказал один мудрый философ по этому поводу?
Я покачала головой:
Нет, не знаю, Орлов. И потом, что это был за философ?
Конфуций. Он был китайцем.
Стараясь ухватиться за эту мимолётную фразу, как будто я хотела всё это время удержаться на плаву, на одном дыхании, я спросила:
Валяй своё мудрое изречение Орлов!
Он сказал:
«Будь счастлив,
даже если ты в скорби и в горе,
ибо испытывать счастье
в любых жизненных обстоятельствах,
это настоящее искусство,
проявление мудрости и милосердия
по отношению к себе и к жизни»
Конфуций, повторила я, С позиций высоты своей мудрости, похоже, ему было трудно спуститься до обыденной жизни простых смертных.
Я бы не стал делать таких поспешных выводов по отношению к Конфуцию. Его уважали в своё время.
Я пожала плечами:
Возможно, я запомню эти слова. Но сейчас, к сожалению, они вряд ли чем смогут мне помочь.
Мне ничего не оставалось, как открыть дверь и войти в эту «ужасную комнату».
Я обратила внимание на то, что здесь было мало света. Он отражался тусклыми бликами от кафельного пола, стен, потолка.
Всё дальнейшее происходило как во сне, потому что я ничего не соображала. Мне хотелось, как можно скорее сбежать отсюда куда-нибудь, сжаться в комочек и рыдать, рыдать, рыдать.
Но, как говорил Орлов, уже изрядно подвыпивший, мне нужно было во что бы то ни стало пройти «через это».
На пороге нас встретил человек в милицейской форме, поверх которой был накинут халат.
Он поздоровался и представился нам:
Звонарёв Алексей Степанович.
У него были тёмно-рыжие, почти каштановые волосы, строго и аккуратно зачёсанные назад, бледное лицо, на котором выделялись два серых внимательно смотрящих на собеседника глаза.
«Наверное, профессиональное чутьё», невольно подумала я.
И только после такого знакомства я заметила, что «кафельная комната» состоит из двух связанных друг с другом помещений.
Здесь же находились стеклянные шкафы с какими-то цилиндрическими бутылями, в которых плавали заформалированные заспиртованные образцы человеческих органов.
«Хорошо, что я не поступила в медицинский, как Юлька и Катька Воронец, снова подумала я, человеческий организм изнутри представляет собой не очень-то приятное зрелище. Лучше уж копаться в человеческих отношениях, чем в кусках плоти».
Здесь же на столе я заметила несколько микроскопов, часть из них были накрыты чехлами, чтобы не запылились, хотя пыли здесь не было совсем.
Пахло формалином и ещё чем-то отвратительным. Дверь во второе помещение открылась, и к нам вышел уже немолодой мужчина в белом халате.
Его русые волосы уже давно были посеребрены сединой, лицо имело желтоватый оттенок, видимо, от длительной работы, отсутствия личной жизни и удовольствий.
Во всяком случае, это были лишь мои предположения.
Здравствуйте, произнёс мужчина, вышедший к нам навстречу, Как Вы уже наверное поняли, я Черенёв Валентин Борисович ведущий судмедэксперт города Новочеркасска, а Вы.
Серебрякова Елена Ивановна, представилась я.
Как я понял, Вы приходитесь дочерью погибшим.
Да, совершенно верно.