Я даже пожалела, что у нас с собой нет зеркала хотелось посмотреть, не произошли ли и со мной подобные перемены? Во всяком случае, то, что я похудела, было уже понятно по обвисшему, ставшему свободным в талии платью. Да и волосы, падающие на глаза спутанными сосульками, оставляли желать лучшего. Ох, видела бы нас сейчас Агафья
Агафьи здесь не было. Не было ничего, хоть чем-то напоминающего прежнюю жизнь. Было грохочущее чудовище, уносившее нас на своей бесконечной железной спине в неведомые дали, были пролетающие мимо чужие места, уже ничем не похожие на окружающие приют уютные сосновые леса. Казалось, даже небо стало другим, более глубоким, и уже не ласково-голубым, а ярко-синим даже на рассвете.
Дайка, надо прыгать! хрипло прокричала-просипела Яринка и закашлялась.
Я непонимающе уставилась на неё.
Подруга мотнула головой в сторону восходящего солнца.
Сегодня будет жарко! Очень жарко! Я пить хочу!
Я тоже хотела пить. Голод давно забылся, перестал существовать, холод тоже почти отступил, но жажда никуда не делась, она была тут, с нами, горячей сухой рукой сжимала горло. И уходить не собиралась. «Плоть слаба», говорил батюшка Афанасий на службах, но только теперь я поняла горький смысл этих слов. Если бы можно было сейчас отмотать время на три дня назад и отказаться от всей это авантюры, отказаться от Дэна, от встречи с другими, от шанса на новую жизнь в обмен на стакан обычной воды, я бы это сделала. Я бы выпила этот стакан и осталась жить, как жила, выбросила бы из головы всё, кроме желания ежедневно получать необходимый для жизни минимум. Воду. Еду. Тепло. И будь что будет
Перегнувшись через борт, я посмотрела вниз, на несущуюся под нами землю. Потом на Яринку. И покачала головой. Прыжок с поезда сейчас означал если не смерть, то тяжёлые травмы точно. А в нашем положении даже растянутая лодыжка конец всему. Не сможем идти, не сможем найти воду. Яринка поняла, застонала и легла ничком на трясущееся дно платформы.
Так мы встретили новый день.
Солнце быстро карабкалось вверх, держа курс на зенит. Оно согрело нас, больше не было необходимости сжиматься в комочек, и мы смогли вытянуться во весь рост. Любоваться проносящимися мимо пейзажами уже не было ни сил, ни желания. Но, время от времени поднимая голову, чтобы осмотреться, я замечала, как изменились эти пейзажи. Исчезли редкие рощицы деревьев, а по обеим сторонам путей тянулись бескрайние поля, то беспорядочно заросшие сорной травой, то тщательно вскопанные и казавшиеся чёрными от вывернутой наизнанку земли. Иногда попадались мелкие речушки и болотца: от них я торопливо отводила глаза, чтобы лишний раз не дразнить и без того свирепствующую жажду. Но это мало помогало. Ближе к полудню, когда наше пребывание на платформе сравнялось одним суткам, я впервые подумала, что здесь мы можем умереть. Ведь если без еды человек способен протянуть месяц и дольше, то жажда куда более сурова. Три дня, четыре? Добавить сюда невыносимый солнцепёк днём и ветреный холод ночью вот и готовы очень благоприятные факторы для неизбежной гибели. Но намного раньше мы ослабеем настолько, что уже не сможем покинуть злополучный поезд, даже если он остановится.
А значит, пора что-то делать.
Перекатившись поближе к Яринке, я прокричала, чтобы она готовилась прыгать. Подруга посмотрела на меня непонимающими мутными глазами.
Прыгать?
Да! Я сейчас сяду у края и буду смотреть, где лучше! Как только скажу, сначала выбрасывай сумку, а потом прыгай сама!
Яринка подумала, безразлично кивнула и снова уронила голову на руки.
И, устроившись у бортика, я стала ждать.
Судьба улыбнулась нам после обеда, когда солнце висело в зените и муки жажды стали настолько чудовищны, что я уже готова была покинуть поезд на полном ходу, как только увижу впереди очередную реку или озерцо. Да что там озерцо, хоть лужу! И пусть при этом мы переломаем кости, но даже с переломами обязательно доползём до этой лужи. Напьёмся вволю, а там можно будем и помирать.
Но прыгать на скорости не пришлось. Впереди вдруг снова затрубил тепловоз, а затем сила инерции швырнула меня вперёд, на дно платформы. Под ней завизжали колёса, по составу от носа к хвосту снова прошёл грохот, и поезд начал тормозить, сотрясаясь всем своим многотонным телом.