От охватившего её волнения и из-за внезапно наступившей внутри неё тишины, женщина на мгновение оглохла
Пролог
Любопытной Варваре прищемили нос на базаре: много будешь знать, скоро состаришься.
«Агния», улыбнулась Катя в монитор, не отрывая руки от «мышки» компьютера.
Что на этот раз пытаешься отыскать, путешественница? шутливо полюбопытствовала подруга.
Пока это большой, большой секрет! Вот! А то не интересно потом будет.
Ну, хорошо. Ищи, улыбнулась Агния, я Кирюшу накормила-уложила, обед приготовила под полотенцем на плите. Сама поешь и Антона покорми, если он раньше меня из клиники вернётся. Операция у него какая-то сложная сегодня. Побежала я. До вечера!
Она чмокнула подругу в ухо и помчалась в прихожую. Хлопнула входная дверь.
«Могла бы и потише по квартире носиться Кирюшку разбудит».
Катя отъехала вместе с креслом от компьютерного столика, встала и на цыпочках вошла в соседнюю небольшую комнатку спальню самого главного человека в доме сына Агнии и Антона Кирюши. Тот сладко спал, приоткрыв пухленькие губки.
«Вот уж поистине блажен его сон», умиротворилась Катя, и так же на цыпочках вернувшись к компьютеру, снова уселась в кресло.
Больше года прошло с тех пор, как она была тамадой на годовщине свадьбы своих лучших друзей Агнии и её мужа Антона. Кирюшке шёл второй годик, Агния вышла на работу, правда, на неполный рабочий день, Антон стал, хотя и молодым, по меркам хирургии, довольно известным врачом и собирался открывать свою частную практику. Кирюшку им помогали растить две бабушки и два дедушки по очереди, и теперь Агнии ничего не оставалось, как не сопротивляться их вмешательству в дела воспитания сына. Но иногда, вот как сегодня, например, она обращалась за помощью к Катерине, поскольку та стала вольной птицей: после своего такого странного путешествия во времени и пространстве год назад,1 она распрощалась со своей работой и пустилась в свободное плавание писательство.
Понятно, трудненько ей приходилось с деньжатами, поскольку писательский труд уже не так высоко ценился, как в советские времена. Издательское дело буксовало в связи с падением продаж, да и пробиться начинающему писателю стало ещё сложнее, чем во времена Советов: тогда был Союз Писателей со своими идеологическими правилами игры, а сейчас везде нужны были «бабки» и рейтинги. Рукописи, особенно у начинающих писателей, издателями отбирались, как правило, не по стилю и таланту изложения сюжета, а по будущему предполагаемому ими рейтингу и экономической выгоде. Даже объём рукописей уже был заранее установлен чтобы опять же для издателя выгода экономическая была. Одним словом, и писатели, и издатели выживали сейчас, как могли. И винить их в этом не было никакого смысла. Однако из-за всех этих перипетий, несмотря даже на всякие престижные премии, которые всё-таки получали некоторые начинающие авторы, с каждым годом читать становилось всё больше нечего, поскольку книги, хотя и были часто внешне оформлены очень привлекательно, что стилем, что сюжетом мало радовали продвинутого читателя. А друзья с нетерпением ждали очередной её «шедевр» так, то ли в шутку, то ли всерьёз называли они её творения. Но Катя-то знала, что для издателей хвалебные оценки её произведений друзьями и родственниками ровным счётом ничего не значили. И даже, если бы все они друзья и родственники пришли на презентацию её всё-таки, по невероятному, даже можно сказать фантастическому сплетению обстоятельств изданной наконец книги, издатели бы только равнодушно пожали плечами: разве это рейтинг?
Катя, не маленькая всё понимала: кушать, и кушать хорошо, хотелось всем, не только ей одной. Но пока она всё это понимала, хотя и не принимала читать-то по большому счёту становилось нечего (ну, такого, что за душу бы взяло, глаза мокрыми бы от выступивших слёз сделало бы, или, на худой конец, рассмеяться заставило!) сама она кушала кое-как, и хорошо могла поесть только у своих любимых друзей Агнии и Антона. Но отсутствие добротной еды и невозможность пробиться на писательский олимп не очень её смущало, потому что, когда она садилась писать и писала, о еде забывала совсем. Больше того обильная еда её только отвлекала и сбивала с ритма нетерпения написать ещё одну строчку, и ещё одну, и ещё одну Кроме того, ознакомившись с биографиями многих известных ныне и по-настоящему достойных писателей, она убедилась, что «писать в стол» приходилось им всем. И даже годами. Потому сама себе она любила повторять: «Пишите, девушка, пишите. И вас пренепременно когда-нибудь издадут хорошо бы ещё при жизни», добавляла она, хихикнув.