Повесть А. Соболя «Салон-вагон» стала заметным событием в литературной жизни Москвы начала 1920-х годов и вызвала массу споров в критике. Об этом свидетельствует М. Чудакова: «В это лето (1922 г.) в Москве читали и обсуждали книгу А. Соболя «Обломки» и особенно повесть «Салон-вагон»14. Подтверждается это и несколькими переизданиями повести15, а также многочисленными рецензиями, зачастую прямо противоположными в оценке произведения15.
Самым первым откликнулся на издание сборника орган Госиздата журнал «Печать и революция», в котором в том же 1923 г. появляется рецензия И.А.Аксенова. Автор этой рецензии, как и других, выражавших официальную, принятую точку зрения, не стесняется в выражениях: «Герои повестей А. Соболя настолько ничтожны, настолько не нужны никому, ни при каком положении вещей, что ломать их и не приходилось: они просто сор, который не бьют, а подметают»; «одолеть этот сборник вряд ли у кого хватит терпения, а дочитавший будет жалеть о потерянном времени»17.
Сосредоточенность писателя на определенном типе героя «бывшего» человека, вырванного из привычной среды силой обстоятельств, сопротивляться которым бессмысленно, и находящегося в постоянном поиске «правды, которой нет имени» воспринималась И. Аксеновым, С. Городецким18 и другими критиками как идеологический перекос в сознании автора, а импульсивная, экспрессивная и глубоко субъективная манера письма как следствие «идеологической растрепанности» и «политической расхлябанности».
Критика не столь политизированной прессы была не так агрессивна, однако и здесь чаще всего авторы рецензий ограничиваются поверхностным обзором произведений. Так, в своей рецензии в журнале «Книгоноша» А. Придорогин19 дает пересказ основных произведений сборника, не делая никаких выводов и заключений. О степени внимательности и аккуратности автора по отношению к рассматриваемым текстам говорит хотя бы то, что главный герой одного из рассказов обретает по его воле новую фамилию: старый барон Фьюбель-Фьютценау становится Фьювен-Фьютценау, а рассказ о старом еврее, пытающемся эмигрировать из России в поисках «земли обетованной» и «своего по праву неба», меняет свое название с «Погреба» на «Погром».
В итоге автор рецензии пытается определить «социальный смысл книги». Но его слова о том, что «жизнь сметает ненужных, недужных людей и у читателя сама собой (т.е. не без участия автора) возникает мысль о том, что новое, что сметает «обломки», сильнее и имеет большее право на существование»20, звучат слишком пафосно и натянуто. Возможно, это попытка хоть как-то притянуть тексты к нужной идеологической позиции или просто нежелание критика увидеть истинный смысл произведений.
Современная писателю критика, озабоченная прежде всего идейным содержанием повести и «идеологическим багажом»21 ее автора, целиком и полностью сосредоточилась на содержании произведений, пытаясь выявить их революционность/контрреволюционность, оставив в стороне вопросы формы воплощения этого содержания как выражения активного ценностного отношения автора-творца.
Однако не для всех критиков идеологически выдержанное содержание было главным критерием в оценке произведения. П. Жаров в своей рецензии, опубликованной в журнале «Красная новь», рассматривает книгу А. Соболя «Обломки» как «симфонию стихии рока»22, как попытку услышать и запечатлеть ту самую «музыку революции», о которой писал А. Блок. Автор рецензии не пересказывает сюжеты произведений, но стремится передать общее впечатление, дать почувствовать специфическую текстуру книги А. Соболя: «Здесь в большое, увлекательно-излитое и живо выписанное полотно втянута старая, превращающаяся Россия, ее движущаяся масса: армия, тыл, беженцы, народ, в гремучей пестроте и движении, в многоличии и многообразии стройно несущихся хоров, общего вблизи распадающегося на единицы, на множество, на отдельности, на неповторимости, на лица, на единственное, однажды пережитое чувство»23. При этом П. Жаров, в отличие от других критиков, рассматривает произведения А. Соболя в неразрывном единстве формы и содержания говоря о том, что написано, он обязательно обращает внимание на то, как это написано, отмечая «превосходный эпический такт: спокойствие, мерность, сгущенность и нужный эпитет»24. Но особое значение для нас имеет то, что П. Жаров делает попытку определить место А. Соболя в литературном контексте, помещая его на границе между реалистами и экспрессионистами и указывая на «генетическую связь» с Л. Андреевым, А. Блоком и Ф. Достоевским.