Мы уже говорили о морской теме в стихотворениях А. Соболя. Не менее традиционна для поэзии первого десятилетия ХХ века и тема города, который воспринимался как «соблазн электрического великолепия, средоточие роскоши и разврата накануне апокалиптической гибели»28 или как каменный многоэтажный монстр, разрушающий гармонию природного мира. К этой теме обращались и В. Брюсов («Сумерки», 1906; «Замкнутые», 19001901 и др.), и А. Блок («Вечность бросила в город», 1904; «Город в красные пределы», 1904; «Гимн», 1904; «Поднимались из тьмы погребов», 1904 и др.), и А. Белый (цикл «Город», 19041909). В стихотворении А. Соболя «В тиши лесов, в тиши долин» образ города полностью выписан в соответствии с каноном символистов. Более того, сюжет этого стихотворения напрямую перекликается с сюжетом бальмонтовского «Мне ненавистен гул гигантских городов«29.
Так же свободно А. Соболь использует в своих стихотворениях характерные образы и символы. Здесь мы найдем средства из арсенала поэтики модернизма: многочисленные повторы («Напевы моря. Первый напев»), нарушение привычного словоизменения («зовы», «миги»), оксюмороны («жгучая волна»), и «белые платья», и «струи жемчужные», и «чары», и «бездны», и «тени ночные», и «лунную мечту» и другие «слова-сигналы» (М. Гаспаров), знакомые нам по произведениям тех же В. Брюсова, А. Блока, А. Белого, и, по мнению М. Гаспарова, «достаточные для опознания принадлежности стихотворения к новому направлению»30. Не более оригинален А. Соболь и в подборе рифм, чаще всего это широко известные и уже неоднократно использовавшиеся рифмовые ряды вроде «мгновенья забвенье стремленье томленья», «слезы грозы грезы» (Ср. А. Белый «Грезы», 1899).
К сожалению, нам известны не все поэтические тексты А. Соболя, что не позволяет нарисовать более полную картину формирования художественного мира его лирики. Уже в эмиграции А. Соболь начинает писать очерки и рассказы, и к середине 1910-х годов полностью уходит в прозу. Одно из последних известных стихотворений А. Соболя не отмечено определенной датой, однако по некоторым признакам, его можно отнести ко времени пребывания в Италии после очередной попытки самоубийства в 1925 году. Это стихотворение разительно отличается от ранних поэтических опытов прежде всего тем, что в нем четко прослеживается уникальность авторского мироощущения и мировоплощения, которой так не хватало его юношеским стихам:
Хорошо, придвинувши к окнам кровать,
Глядеть, как по небу плывут облака,
И слушать шуршанье морского песка
Забыть, что на свете есть люди, погосты,
И умирать незаметно и просто
Хорошо, придвинувши к окнам кровать,
Глядеть, как купаются звезды в волнах,
И слушать, как ночь шевелится в кустах,
Не знать, что на свете стоглазое лихо,
И умирать незаметно и тихо31.
А. Соболю не удалось достичь в поэзии значительных высот. Он остался в ряду малоизвестных авторов массовой поэзии, которые не отличаются способностью к созданию чего-то нового, а умеют лишь следовать образцам. Возможно, он и сам прекрасно это осознавал и именно поэтому не стремился публиковать свои стихотворения. Однако в общем контексте творчества писателя ранние поэтические опыты сыграли значительную роль. Во-первых, они стали прекрасной школой владения поэтическими приемами, что отразится на языке и стиле его рассказов и повестей. Во-вторых, во многом они определили тематику и мотивную структуру его последующих произведений. В-третьих, они проявили наиболее устойчивые координаты художественного мира, закрепившиеся затем и в прозаических произведениях.
1.2. Проблематика произведений Андрея Соболя 1910-х гг.
Я существую расплющенный, в расселине между двумя мирами, в зараженной ране В моей вывихнутой реальности сосуществуют две истории, два языка, две космологии, две эстетические традиции и политические системы, резко противостоящие друг другу. Мое поколение интегрировалось в инаковость, и однажды граница стала нашим домом
Гомес-ПеньяК 1915 году, когда Андрей Соболь по паспорту Константин Виноградов появляется в Москве, у него за плечами уже два года скитаний по России, три года тюрем и каторги, шесть лет эмиграции. К двадцати семи годам он уже исколесил всю Россию от Перми до Нижнего Новгорода, от Иркутска до Мариуполя, то мальчиком-подручным на пароходе, то в составе опереточной труппы, то «в кандалах, с сотней уголовных»1, отправленных по этапу в Сибирь; успел поработать агитатором в еврейской политической партии: «разъезжал по еврейским городкам и местечкам, очень милым еврейским девушкам рассказывал о французской революции, «разъяснял» Энгельса, цитировал Блосса»2; прошел несколько тюрем: Мариупольскую, Виленскую, Бутырки, Александровский централ и Горный Зерентуй, и самую страшную царскую каторгу Амурскую колесную дорогу или, как ее называли заключенные, «Колесуху»; объездил нелегальным эмигрантом «весь Запад»3, в его маршрутном списке Рим, Брюссель, Париж, Мюнхен, Ницца, Копенгаген, Сан-Ремо и маленькая деревушка на итальянской Ривьере Кави ди Лаванья, где члены боевой организации партии эсеров, среди которых был и А. Соболь, «на горе St. Anna расстреливали ежедневно картонное чучело: готовились к поездке в Горный Зерентуй, чтобы убить начальника каторги за смерть Сазонова»4.