Я полз, впиваясь в землю пальцами, сточенными до костей, оставляя после себя развалины своего разума, я полз вечность и ещё немного и снова вечность боли, еле хрипя полз и полз к неизвестной, невидимой цели, боль не давала остановиться, отдохнуть, задуматься, остался только голый инстинкт раненого, покалеченного зверя, ищущего лёжку, нору, чтобы забиться в неё зализать раны и если не выжить, то хоть умереть в спокойствии.
Есть ли измерения у мук, предел у боли.
Боль стала моим естеством, боль препарировала и вывернула на изнанку, я полз
Что-то изменилось боль не ушла окончательно, притупилась ее острота, стали всплывать обрывки мыслей и ощущений, я что-то глотал, что-то что холодило мои внутренности, замораживало разломанные в осколки зубы которыми я жрал землю вместе с камнями и травой, смачивало сорванное криками покарябанное горло, и с каждым глотком восстанавливало, часть руин разума, измученного вечностью страданий.
Вода всплыла на поверхность разума мысль; что такое вода?
Руки инстинктивно поднялись, зачерпнули субстанцию; воду?
Она холодная, а ещё? Да! мокрая! Ещё? Течёт.
Не всегда. Тут разум забуксовал, но эта течёт!
Она холодная мокрая, течёт! С гор, что такое горы вспоминай!
Высокие, каменные, крутые в облаках, а облака на небе, небо голубое, серое, синее.
Всё процесс пошёл; зацепившись за ниточку, разум начал разматывать весь клубок, казалось со щелчком на место вставал пазл за пазлом, одна шестерёнка цеплялась за другую, мысль порождала мысль, одно воспоминание тянуло за собой следующее, личность, загнанная болью и инстинктами в подвалы разума, всплывала из небытия, самостоятельно собирая себя, из осколков воспоминаний, образов, чувств.
Я открыл глаза, на чёрном куполе бездны неба сверкали и переливались звезды, межзвёздная тьма была рассечена двумя перекрещивающимися клинками млечного пути.
Слева надо мной вздымался тёмный косогор обрывистого берега, справа вздымались к небесам, снежными коронами, сверкающими отражённым светом звёзд, величественные горы, я лежал, распластавшись в воде довольно широкой, но неполноводной горной реки, в заводи образованной несколькими валунами.
Вода мягко перекатывалась через тело иногда захлёстывая лицо от чего я инстинктивно сглатывал попавшую в рот ледяную воду, где-то за спиной шумел водопад, а может просто порожистые перекаты, впереди лента реки причудливо извиваясь меж берегов, довольно скоро исчезала из вида, теряясь средь хаоса скальных обломков.
Я лежал, боясь даже пошевелиться, боясь, что боль вот, вот, вернётся, я замирал в ужасе от малейшего плеска воды, тревожащего моё тело.
Лежал и смотрел на бездонный купол звёзд, лежал и постепенно осознавал, что боль никуда не уходила, она все также со мной, и во мне. Просто замороженная изнутри и омываемая снаружи ледяной горной водой затаилась в засаде ожидая, подкарауливая и ей осталось ждать недолго.
Ещё немного, я замёрзну окончательно и не смогу выбраться из заводи, которая из места моего спасения превратится в мою могилу.
Мне придётся рискнуть, и попытаться найти баланс между болью и смертью, план прост; выбираюсь отогреваюсь, а когда боль станет невыносимой падаю обратно в заводь и так по кругу, пока не придумаю как справится с болью или как превратиться в рыбу, что по сложности примерно равнозначно.
А значит шансов 50 на 50 либо получится, либо нет.
Как я полз, как полз! так красиво и неуклюже ползают наверно крабы с оторванными ногами, по миллиметру, складывая их в сантимы, преодолевая онемение всего тела и конечностей, загребая руками; выглядящими беспалыми культяпками, пальцы сточились почти полностью, осталось по одному суставу, окровавленными обрубками, торчащими из ладоней, с ногами дело, обстояло ненамного лучше, да и вообще при осмотре тела выяснилось, что оно скорее напоминает пособие по анатомии, или скорее по патологоанатомии.
Понадобился, наверное, час чтоб выбраться из заводи, там я замер, приняв очертания одного из валунов в изобилии усеявших берег.
Воздух постепенно отогревал скрюченное от холода тело, боль возвращалась постепенно, отвоёвывая сданные позиции, изредка я осторожно наклонялся к воде с плескающимися в ней отражением звёзд, делая один другой глоток, чтобы унять боль в горле и внутренностях, и был готов в один момент качнувшись опрокинуться в воду, время тянулось тугой резиной, постоянное нарастание боли не настраивало на благодушный лад.