но я все-таки уже достиг весьма почтенного возраста. И с моими желаниями не грех считаться..."
Переводчик не следует покорно и слепо за подлинником, отбрасывает все лишнее, перестраивает фразу по-русски, и она становится ясной, непосредственной, ей веришь. Ибо служебные, подсобные слова и словечки в живой речи нередко оказываются помехой. Фраза спотыкается, точно у иностранца новичка в русском языке.
"Как я могу быть уверен, что вы не придумаете все, что хотите? " Нормальный человек, даже и полицейский комиссар, скажет хотя бы: Откуда мне знать, что вы не выдумываете? (А допрашивая человека попроще, он и сказал бы, пожалуй, просто: Почем я знаю, может, вы все врете.)
Как известно, в английском языке практически нет местоимения ты. Англичанин беседует на ты только с богом, да иногда - в высокой поэзии, чаще всего в прошлые века - с возлюбленной. Но когда у переводчиков-формалистов бродяги, воры, дети (например, в "Оливере Твисте") разговаривали "на вы", когда "на вы" почтительно обращались к собаке, кошке, младенцу, по-русски получалось нелепо и фальшиво.
В старом переводе известного романа Уэллса вспыльчивый Невидимка гневно кричал: "Не уроните книги, болван! "Но этому переводу добрых полвека.
А вот, не угодно ли, не столь давно в переводном рассказе один герой пролаял другому: "Куда лезете! " А в современном детективе полицейский - сущая горилла! - говорит так: "Бросьте пороть чепуху. Не думайте, что я настолько глуп, чтобы слушать вас".
Уж до того гладко, до того книжно...
По-английски никак нельзя написать, допустим, he touched the brow with a hand или he put a hand in the pocket, а надо: his brow, his hand, his pocket. По-русски совершенно ясно, что человек сует в карман или подносит ко лбу свою руку, а не чью-либо еще. Чаще всего, если лоб или карман - его собственный, это ясно и так, особо оговаривать незачем. Надо лишь оговорить, если он тронул чей-то чужой лоб, скажем, лоб больного ребенка, либо запустил руку в чужой карман.
А вот у неумелых переводчиков или у буквалистов и формалистов то и дело читаешь: он сунул свою руку в свой карман, он провел рукой по своим волосам...
Но заметьте, у иных литераторов и не в переводе множество лишних местоимений, мусора вроде: Я позвал его в свою новую квартиру вместе с его женой, и они пришли вместе со своими детьми.
Говорят даже так: "Заткни свою глотку!" Право, местоимение тут столь же необязательно, как в возгласе "Хоть ты плачь!". Или в сообщении: "К нему вернулась его прежняя твердость духа" - чья же еще?!
Особенно некстати лишние местоимения, союзы, связки в отрывистом взволнованном диалоге.
- ...Будешь ли ты добр ко мне? - Ты будешь добр ко мне? (или: ты не обидишь меня?)
- Да, я буду добр. - Да. Буду (или: нет, не обижу). А еще естественней просто: - Буду или да (или - нет)
- Я верю тебе. О, я верю. - Верю тебе. Верю.
Изумленный отец услыхал, что богач просит руки его дочери.
"И что же ты ему на это сказала?" А в подлиннике очень коротко, даже отрывисто: "And you said?" - "Что же ты сказала?" (или даже: Ну, а ты?) И дальше: "And you will say..."
- Каков же будет твой ответ? - Что же ты ответишь?
Почти всегда лучше отсеять вспомогательные глаголы, неизбежные в западных языках. Это тоже - азбука профессии. Вспомогательный глагол с инфинитивом делает фразу тяжелой, громоздкой. Незачем переводить "смог наконец разгадать", "мог отчетливо видеть" - все эти can и could в русском тексте не нужны. (Однако тем же постоянно грешат и не переводчики.)
"Я могла бы быть готовой к завтрашнему дню, если б это было нужно". Истово переданы все чужие глагольные формы, но кто же поверит, будто живая женщина так разговаривает? Скажет она, разумеется, проще: Я буду готова хоть завтра, если надо.
Столь же невозможен, фальшив такой канцелярит и во внутренней речи, в раздумьях.