"
Помилуйте, да разве искательство - то же, что пытливость, искания, поиски, ищущий ум? Искательство - отнюдь не свойство прекрасной женщины Возрождения, которую обессмертил Леонардо, это "добродетель" нашего льстеца и подхалима Молчалина. Право же, непростительно путать столь разные слова и понятия!
"Он жил с постоянным ощущением своей обязательности перед хорошими людьми". Можно сказать "он человек обязательный", но перед другими сознаешь, выполняешь обязательства или обязанности.
"Это не по его ведомости",а правильно - ведомству.
О городе с нежностью произносят, что он "вечно юный и вечно старый", а по мысли и чувству надо бы - древний и вечно юный.
В повести весьма опытного, уважаемого прозаика "...каждое слово звучало значительней, серьезней, а значит, и ранимей"! Смысл-то обратный, ранимей стали те, кто слышит такое слово, а вот само оно стало ранящим, сильнее ранит!
"Где-то в вышине, ровно в преисподней, один-другой огонек - это в горах пробираются машины..." Спокон веку преисподняя все же находилась у нас под ногами, глубоко внизу, об этом говорит и самый корень слова, может быть, автор об этом забыл?
Или вот крупный газетный заголовок: "Пленящие узоры". Откуда это? Нет такого слова в русском языке! Автор перепутал, редактор проглядел - и получился уродец, помесь пленяющих и пленительных.
Еще из газеты: "Свободное, проникающее, идущее от сердца" исполнение (об игре пианистки). Уж если проникающее, так надо хотя бы "до глубины души". Но пишущий явно имел в виду проникновенное.
"Неделя" сообщает: "В преклонном возрасте Хемингуэя спросили: "Какой бы вид спорта вы предпочли сейчас?" Усмехнувшись, он ответил: "С удовольствием бы бегал. Человек начинает осознавать прелесть бега, когда ему стукнет 75...""
Не странно ли здесь звучит преклонный возраст? Хемингуэй - человек огромной энергии, страстный охотник, спортсмен, путешественник - немного не дожил до 62. Конечно, и это старость, но вовсе не столь глубокая. Однако слово преклонный становится редкостью, подлинная его окраска уже полузабыта, и в "Неделе" не ощутили ее.
Роман прошлого века, разговор о хорошенькой молодой женщине:
- А кто эта Лавальер?
- Очаровательная хромуша.
Конечно же, в переводе классики, да еще в разговоре с графом такое просторечие неуместно. А надо бы взять прелестное и, видно, забытое слово хромоножка.
Один переводчик заставил набожную негритянку говорить сыну-музыканту: "Когда ты играешь на скрипке, я прямо вся млею"! Отличное слово поставлено не к месту, бестактно и безвкусно, потому что переводчик забыл или не ощутил оттенка: млеть тут могла бы влюбленная девица, у матери сердце замирает. И та же старая негритянка говорила: "Ты своей игрой славил дьявола", потому что забылось естественное в этом случае тешил.
Конечно, есть счастливые исключения, но общий, обиходный наш словарь становится год от году бедней, ограниченней. Всюду одни и те же наскучившие штампы, каждому незатасканному слову радуешься, как доброму другу.
Говорят и пишут, к примеру: эх, я ошибся, просчитался, иногда - дал маху, даже - сел в лужу... Но часто ли встретишь старое, выразительное - я оплошал? У многих литераторов проще, легче рука выводит - непрекращающийся, в лучшем случае непрестанный шум или плач, но многие ли напишут неумолчный?
О подростке пишут: ловкий, находчивый, толковый, реже - смышленый. А как удачно в недавнем переводе: расторопный паренек! Отличная находка для competent!
Как славно, выразительно жалуется у одного переводчика старушка: ведь мог бы человек поставить обычное, стертое "Мы теперь старые, слабые", ан нет, нашел "Мы старые и немощные".
Или вот о мальчике, которому страшновато и неуютно одному в темноте.