Редкость, единичный промах, "нетипичный случай"? Ничего подобного, такими переводами и сейчас хоть пруд пруди. Опять кто-то субсидирует женщину, а не содержит, кто-то разгуливает "в шляпе - американской федоре (!) с лентой" и т. п. Возрождается высмеянный десятки лет назад атторней с подстрочным примечанием, и не только автор, сам герой говорит: "Он был когда-то генеральным атторнеем и снова сможет им стать" - классический образец дурной кальки, давно отвергнутого формализма и буквализма.
Непостижимо, зачем надо, как говорили в старину, гальванизировать этот труп?
Жил в прошлом веке известный пушкиновед, замечательный знаток русского слова П.И.Бартенев. Его внучка вспоминает: "Весьма ревностно дедушка относился к русской речи". Оригинальности Бартенев не без оснований предпочитал самобытность, орфографии - правописание. Его нелюбовь к иностранным словам доходила порой "до чудачества". Однажды "к деду разлетелся брандмейстер и, желая блеснуть образованием (курсив мой. - Н.Г.), лихо начал: "Я явился... констатировать факт пожара по соседству с вашим владением и о мерах ликвидации оного". Дед рассвирепел: "Что, что? Какие мерзости вы пришли мне тут рассказывать?"".
Не такое уж, в сущности, чудачество.
* * *
Пожалуй, точно так же этот страстный ревнитель чистоты языка встретил бы и нынешнего переводчика, у которого люди и машины названы "единственными подвижными компонентами пейзажа". И заметьте, еще сто с лишним лет назад как раз полуневежда, собрат чеховского телеграфиста щеголял теми самыми иностранными словами, которые у нас кое-кто считает непременной приметой современности!
Разумеется, не все иностранные слова надо начисто отвергать и не везде их избегать - это было бы архиглупо. Как известно, нет слов плохих вообще, неприемлемых вообще:каждое слово хорошо на своем месте, впору и кстати.
Но пусть каждое слово (в том числе и иностранное) будет именно и только на месте: там, где оно - единственно верное, самое выразительное и незаменимое! А в девяти случаях из десяти - приходится это повторять снова и снова иностранное слово можно, нужно и вовсе не трудно заменить русским.
Забыты хорошие, образные обороты: человек замкнутый или, напротив, открытый. На каждом шагу встречаешь: контактный, неконтактный - и за этим ощущается уже не живой человек, а что-то вроде электрического утюга.
Давным-давно некий семилетний поэт, сочиняя стишок, донимал родителей вопросом: как лучше - ароплан или эроплан? Малолетнему стихотворцу было простительно: аэроплан никак, хоть тресни, не лез в строчку, разрушал размер, а самолет в ту пору относился еще только к сказочному ковру...
Еще раньше не кто-нибудь, а Блок вводил в стихи "кружащийся аэроплан", но он же пытался и найти замену, стихотворение "Авиатор" он начал строкой: "Летун отпущен на свободу". Многие годы спустя летун осмыслился совсем иначе, но как хорошо, как полно заменили аэроплан и авиатора самолет и летчик. А чем плох вертолет вместо геликоптера?
Рецептов тут, конечно, нет. Ведь прочно вошло в наш обиход, даже в детские стишки и песенки, взятое у англичан и французов короткое и звонкое метро и не привилась подземка, которую еще в "Городе Желтого Дьявола" ввел Горький, опираясь на американское subway. Рецептов нет, но возможности русского языка необъятны, и засорять его ни к чему.
Есть еще и такое "теоретическое оправдание" у любителей заемных слов: это, мол, нужно для "экзотики", для "местного колорита".
В 20-30-х годах в переводной литературе такой приметой "местного колорита" были всевозможные хэлло, о'кей, олрайт. Тогда они были в новинку, и на сцене Камерного театра в знаменитом "Негре" это "хэлло" помогало Алисе Коонен и ее партнерам перенести зрителя в новую для него, непривычную обстановку.