Переводчику непозволительно забывать простую истину: слова, которые в европейских языках существуют в житейском, повседневном обиходе, у нас получают иную, официальную окраску, звучат "иностранно", "переводно", неестественно. Бездумно перенесенные в русский текст, они делают его сухим и казенным, искажают облик ни в чем не повинного автора.
И вот скромные домашние хозяйки, трехлетние карапузы, неграмотные индейцы, дворяне, бюргеры, бедняки, бродяги, легкомысленные девчонки - все без разбору, во все века и эпохи, при любом повороте судьбы, в горе, радости и гневе, объясняясь в любви, сражаясь и умирая, говорят одним и тем же языком:
"Передо мной встает проблема..."
"Это был мой последний шанс..."
"В этот роковой момент..."
И читатель не верит им, не видит и не ощущает ни радости, ни горя, ни любви. Потому что нельзя передать чувство языком протокола.
Вот тут и должен стоять на страже редактор! Нет, не писать за переводчика, а просто отметить слова-канцеляризмы грозной редакторской "галочкой" на полях. Ведь любому грамотному человеку нетрудно самому избавиться от этих словечек, найти простейшую замену:
"Передо мной трудная задача..."
"Это была моя последняя надежда..."
"В эту роковую минуту..."
Нет, право же, трудно сочувствовать героине современного романа, если, огорченная неладами с любимым человеком, она не пытается понять, что произошло, а начинает анализировать ситуацию. Пожалуй, читатель не посочувствует, а усмехнется или зевнет. И как легко вовсе обойтись без этой самой ситуации! В крайнем случае довольно сказать - обстановка, положение. Не надо анализировать, можно оценить, взвесить, обдумать.
И в минуты сильного волнения, внезапного испуга или горя куда вернее человеку потерять не контроль (controls), а власть над собой, самообладание, утратить хладнокровие, даже - потерять голову!
Если о герое сказано, что once more he was optimistic, перевести надо не "он вдруг опять загорелся оптимизмом",а хотя бы: он снова воспрянул духом. Неуместно во внутреннем монологе: он на все смотрит слишком пессимистически. Вернее - смотрит слишком мрачно, все видит сквозь черные очки...
И очень плохо - "он ощутил глубокую депрессию". В подлиннике-то depression, но по-русски все-таки уныние, а еще лучше просто: он совсем пал духом.
Женщина в трудную минуту немногими обыденными словами резюмировала то, что было у нее на душе, а надо бы: выразила, высказала.
Человека, одержимого мучительной, неодолимой страстью, на миг "охватило чувство какой-то экзальтации". Право, ничуть не менее выразительно прозвучал бы самозабвенный восторг.
"Теперь, вооруженная... любовью, она прекрасно видела все возможные ходы, все соблазны и альтернативы. Интуиция подсказывала ей..." Неужели о чувствах, о глубинных душевных движениях не лучше сказать: она видела все соблазны и распутья, чутье подсказывало ей...
"Но с годами такого рода импульсы значительно потеряли в силе", - говорит старик, которому не грех бы выразиться проще: Но с годами такие порывы почти утратили надо мной власть.
Другой герой действует, "повинуясь внезапному импульсу". Не лучше ли побуждению, порыву или даже просто - неожиданно для себя?
Или вот о взаимоотношениях сестры с братом: "Выслушивая его проекты, она всегда умела подсказать какую-нибудь дополняющую или улучшающую их деталь". А вернее: Что бы он ни задумал, она всегда умела подсказать какую-нибудь мелочь, от которой его планы становились еще полнее и лучше.
Из разговора тех же сестры с братом о старике-отце: "Все же нам следует относиться к нему с максимальной снисходительностью, в последнее время я замечаю в нем разительную перемену".
Не естественней ли живому человеку сказать: "Нам надо быть как можно снисходительнее к нему, в последнее время он очень переменился"?
Мать боготворила новорожденного сына: "Видимо, он был для нее компенсацией за все, что она утратила".