Семён Ульянович ушёл из покоев митрополита в досаде и в сомнениях. Конечно, иного от попов ожидать и не следовало: «покайся», «помилуй», «попроси» Но ведь Лука-евангелист тоже говорил: стучите, и отворят вам.
Через два дня Семён Ульянович снова явился в губернскую канцелярию и уселся перед Матвеем Петровичем, хмуро глядя в угол.
Лаять меня пришёл? проницательно спросил Гагарин.
Пёс-молчун на дворе не слуга! тотчас огрызнулся Ремезов.
От твоей службы в моих карманах один сквозняк.
На саване карманов нетути.
Тьфу на тебя, Ремезов! разозлился Гагарин. Иди вон!
Ну, ладно, ладно, буркнул Семён Ульяныч. Ну, прости, Петрович. Мы с тобой оба не подарки, дак на дворе и не праздник.
Праздник будет, когда у тебя язык отнимется!
Ремезов тяжело вздохнул, удерживаясь от ответа, неловко приподнялся и со страшным скрипом подтащил лавку поближе к столу Матвея Петровича.
Давай вместе придумаем, как царское дозволенье на кремль получить, миролюбиво предложил он.
Не до кремля мне сейчас. Там в Петербурхе Нестеров царю в уши дудит, какой я злодей, и мне тише воды ниже травы надобно быть!
Про доносы свежеиспечённого обер-фискала Матвею Петровичу от себя сообщил всё тот же Исайка Морозов, губернский секретарь.
За печью не отсидишься. Измыслим обоюдно, как царя умаслить.
Чем мы его умаслим?! в сердцах спросил Матвей Петрович. Демидов вон пушки льёт, вот царь его в лоб и целует, а нас куда целовать?
У нас диковины разные! Возьми да мамонта моего царю отвези!
И что ему с мамонтом делать? Скакать на ём в бой со шведом?
Семён Ульянович размышлял, чем бы ещё удивить царя.
Могу чертёж какой-нибудь начертить.
Есть уже.
Знаю, где у башкирцев железная гора стоит. Атач называется.
Это не подарок, а расход казне.
Ежели согласишься, так на Искере колодец до дна раскопаю. По басне, туда хан Кучум перед бегством свою казну спустил.
Клад, говоришь? внезапно задумался Матвей Петрович. У него с молодости была прекрасная память на всякие возможные хитроумные выгоды. Клад оно хорошо, Пётр Лексеич любит куриозы
Там ствол сажен десять в глубину. Десяток солдат с лопатами нужен.
Нет, Искер мы трогать не будем, Матвей Петрович покачал головой. Разроем его свои же татары забунтуют. А вот могильное золото это дело. Тут недавно два мужика с Тобола большой бугор в степи нашли. Мужиков зовут Макар Демьянов и Савелий Голята. Знаешь таких?
Голяту знаю, кивнул Ремезов. На переписи чуть не подрались.
Мужики укажут тебе бугор, а ты его выпотроши. И будет Петру Лексеичу подарок, какой ему по душе. А там и до кремля дойдёт.
По рукам? тотчас спросил Семён Ульяныч.
Глава 3
Дать понимание
Печь не лошадь, возит только на погост. Семён Ульянович понимал это, а потому старался чаще отлучаться из дома, больше двигаться, всегда иметь какую-нибудь заботу, чтобы не слабеть в праздности. Зимой он взял за правило каждый день ходить на Воеводский двор и проверять кремль не разворошил ли ветер кровлю из лапника. Причём по Никольскому взвозу Ремезов поднимался пешком: опираясь на палку, упрямо ковылял, загребая снег негнущейся ногой, и для равновесия широко размахивал свободной рукой. Потихоньку тоболяки привыкли, что по утрам старый архитектон, сердито сопя, карабкается на Троицкую гору сам, и с попутных дровней уже никто не предлагал ему довезти до верха.
Но сегодня у Семёна Ульяновича нашлось настоящее дело: его вызвал полковник Бухгольц. Пёс знает зачем. Может, из-за Петьки?.. Никольская церковь, круглая Орловская башня, Святые ворота Софийского двора, Гостиный двор Хмурый весенний день, кучи грязного снега, вытоптанные до черноты дороги, белёные стены, подмокшие понизу, и обсохшие на ветру тесовые шатры Мужики, бабы, купцы, монахи, дьячки, лошади с санями, собаки, мальчишки Семён Ульянович вошёл в Гостиный двор через выезд под часовней, протолкался через торжище, здороваясь направо и налево, и вышел через въезд под таможней. Софийская площадь была освобождена от лавок и балаганов и расчищена солдатами под плац. Народ пробирался на Воеводский двор стороной вдоль частокола, который огораживал площадь с севера, или через ложбину Прямского взвоза, запертого на спуске громадой недостроенной Дмитриевской башни с двумя сквозными арками. А Семён Ульянович застрял в толпе зевак под обветшалой Спасской башней.