Дядюшка, вот те двое, о которых ты говорил. Всё получилось так, как и было сказано нашёл их у костра перед большим домом.
Чудно, Камыш, чудно. Подойдите поближе, дорогие мои, дайте мне на вас посмотреть. Я Ондатра, паромщик, будемте знакомы. А вас как величать?
Старик вылез из лодки, проворно спрыгнув на сухую землю. Одет он был в наполовину сгнившие обноски, какие постеснялся бы надеть и последний трэлл. Насчёт длины бороды Камыш не соврал, но умолчал о её внешнем виде больше похожая на рваную тряпку, спутанная и лохматая, облепленная засохшей грязью вперемешку с болотной трясиной, она делала Ондатру больше похожим на какого-то лешего, чем на почтенного старца. Редкие его волосы, тонким кольцом облепившие лысый в крапинку череп, были в состоянии не лучшем. Через дыры в лохмотьях легко было разглядеть, насколько немощен их паромщик дряблые мышцы чуть не висели на тонких костях. Как с таким худосочным телом вообще можно грести? Когда Ондатра нетвёрдой походкой подошёл к ним ближе, стало возможно разглядеть и черты его лица глубокие морщины на обвислой коже наводили на предположение, что старик пережил зим восемьдесят, не меньше таким древним он выглядел. Во рту виднелась лишь пара зубов по одному на каждую челюсть, жёлтых и сколотых. Но главная его особенность бросилась в глаза, лишь, когда он подошёл к ним вплотную зрачки Ондатры были молочно-белого цвета. Старик оказался слепцом.
Я Лейф, а это мой брат Эгиль, милость Старейшины в ваш эм вашу лодку? Скажи, старче, как же ты собрался нас разглядывать, если не можешь видеть?
Порой слепой может увидеть то, чего не видит зрячий, Лейф, уж поверь мне, уж поверь, произнёс он, протягивая к братьям тонкие крючковатые пальцы. От прикосновений старика Лейфу стало не по себе, но отойти или оттолкнуть Ондатру он не посмел. Дотронувшись по очереди до его груди и груди Эгиля, старик что-то удовлетворённо промычал, покивал головой, словно подтвердил для себя какую-то догадку. Братья озадаченно переглянулись.
А лодкой управлять не тяжело, без глаз-то? довольно бесцеремонно, но вполне резонно заметил Эгиль, вскинув бровь.
За это не переживайте, дорогие мои. Я реку знаю, как свои пять пальцев. Всю жизнь прожил на её берегах, отмахнулся Ондатра. Лейфа этот ответ нисколько не убедил.
Дядюшка, нам надо спустить лодку на воду, донёсся голос Камыша, который тоже вылез из лодки, достав верёвку, привязанную к носу судна. Интересно, как эти двое умудрились втащить её вдвоём в такие густые заросли?
Верно, верно, нашим дорогим гостям надобно на другой берег, иначе, зачем бы они шли по сырому бездорожью в этакую глушь? Лейф, Эгиль, не могли бы вы немножко помочь моему племяшке с лодкой? Я бы и сам мог, конечно, но я уже малость староват, вдвоём мы с ним долго будем возиться, а вы, друзья мои, молодые, сильные, поджарые мигом с эдакой ерундой управитесь!
«Малость староват» это, конечно, Ондатра себе польстил, вызвав у Лейфа улыбку. Эгиль пожал плечами, закатал рукава и пристроился за лодкой, начав толкать её вперёд. Лейф не отставал от брата. Камыш исчез в тростнике, верёвкой волоча за собой судёнышко лодка довольно легко шла поверх зарослей, и казалось, что просто по земле волочить её было бы тяжелее. Ондатра на время исчез из поля зрения, видимо, отправившись к берегу обходным путем. Достаточно быстро они и сами вышли к берегу, а спустить лодку в низину оказалось плёвым делом в два счёта они вытолкали ее к самой воде. Тут и Ондатра подоспел.
Вот молодцы, дорогие мои, вот она сила молодости! Я бы с племяшкой битый час провозился, а вы он оно как быстро управились!
Полно, старче, лодка-то у вас махонькая, мы вчетвером едва уместимся, заметил Лейф, оглядывая утлое судёнышко.
Пока не сели, старче, надо бы по цене условиться, медленно начал Эгиль, оборачиваясь к Лейфу. Этот вопрос надо было обсуждать осторожно, учитывая скудность их сбережений. Нам бы до Белого острова доплыть желательно, но, в общем, думаю, можно и просто на тот берег Хьерима. Сколько за переправу так или эдак хочешь?
А сколько есть? непринуждённо поинтересовался Ондатра, улыбаясь двузубым ртом.
Ну, пару серебряков наскребём, приврал Лейф. На самом деле, у них было три серебряка и ещё четыре медяшки, но он хотел хоть что-нибудь оставить по приезде в Шорхольм. Совсем с пустыми карманами оставаться было страшновато.