По всей видимости, поскольку я уже несколько часов не принимал алкоголя, начиналось похмелье, но напичканный допингами организм пока не этого не замечал.
Я заскучал. Мне пришла в голову неудачная мысль развлечься, разглядывая вспышки ослепительно белого света, мелькавшие в той части окна, которую не могли защитить опущенные жалюзи. В полумраке купе пятна света рисовали на потолке эфемерные узоры.
Тут-то оно и началось.
Я не грезил, а действительно увидел призраки на потолке.
Плохо помню, как они выглядели: стилизованные фигуры, страшно улыбавшиеся мне, как в рисованных мультфильмах-ужастиках.
Я всегда был киноманом, и все видения той ночи соответствовали моему кинолюбительскому воображению, наложившемуся на религиозное воспитание.
Я старался, насколько мог, сохранять спокойствие и говорил себе, что это я сам заставляю себя видеть это, что именно мое воображение порождает псевдовидения. Но, похоже, я был не слишком убедителен: парад гротескных химер продолжался.
Я закрыл глаза, чтобы перекрыть видениям доступ через зрительный канал, но кошмар только усилился и стал атаковать меня другими способами.
Я почувствовал на своем лице прикосновения маленьких холодных и влажных ручек, вроде бы детских, только что вымытых.
Паника охватила меня.
Я открыл глаза, вскочил, зажег свет и криками разбудил бедного Тони, спавшего блаженным сном.
Сбиваясь, я кое-как объяснил ему, что со мной происходит, и что необходимо остановить поезд: я хочу выйти. Он пытался успокоить меня, но поскольку попытка не удалась, оделся и пошел звать кого-нибудь на помощь.
А я остался один. Сидел в трусах и майке на верхней полке, завернувшись в жесткое одеяло, омываемый призрачным светом флуоресцентных ламп, убаюкиваемый ритмичным покачиванием поезда и отупевший от постоянного монотонного стука колес.
Я опять прикрыл глаза, и жуткие прикосновения к лицу возобновились. Открыл — прикосновения прекратились, но в самой глубине моего черепа зазвучал проникновенный голос космического посланца, сообщавшего мне великое известие о том, что, якобы я избран помочь человечеству создать новое общество взаимного доверия. Я, как пройдоха-мессия, мысленно отвечал, что это тяжкий крест и что я не готов испить сию чашу.
К счастью, голос скоро умолк, но только чтобы уступить место новому приступу тоски.
Время шло, а Тони все не возвращался. У меня не было сил ни перевернуться на полке, ни выйти из купе.
И вдруг я понял. Я не думал об этом, но понял сразу, окончательно и бесповоротно.
Я сошел с ума, превратился в клинического сумасшедшего.
Я был уверен, что в тот момент в купе были еще люди, они заговаривали со мной, трогали меня, но я этого не чувствовал, потому что безумие блокировало мои органы чувств и отдалило ото всех.
Нет, не то.
Происходило что-то еще более страшное.
Я принялся стонать и плакать.
Я не сошел с ума, а умер. Вот что такое смерть: навсегда остаться в одиночестве там, где протянул ноги.
Я закричал от ужаса и отчаянья.
Наконец появился Тони, развеяв хотя бы один кошмар.
Он сказал, что не нашел дежурного по поезду, и что во всем вагоне никого больше нет. Он хотел пройтись по всему поезду, поискать кого-нибудь. И когда я стал умолять, чтобы он не покидал меня, он, мой друг, единственная ниточка, связывавшая меня с реальностью, державший мое лицо в своих руках, склонившийся надо мной с глазами, покрасневшими от внезапного насильственного пробуждения, — он меня предал.
Я увидел, как его глаза превращаются в желтые неподвижные глаза рептилии, огромной змеи.
Я зажмурился, зарыдал и сказал ему об увиденном.
Он выскочил из купе за помощью.