Редкие прохожие провожали нас удивленными взглядами, не понимая, что чужак мог случайно оказаться здесь.
Дорога, что вела наверх, была крутой и извилистой, и в зарослях по обочинам кипела жизнь. Компания гончих псов, еще за милю услышав скрип нашей тележки, с громким лаем вылетела навстречу. Все скалились от удовольствия, увидев ее, и у всех псов вставала шерсть на загривке, когда они чувствовали мой запах. Но никто не пытался вцепиться в меня.
— Заткнись, — спокойно велел я рыжему вожаку стаи, и мы с ним быстро поняли друг друга. Хвост он не поджал. Но, взглянув на меня, тут же все уяснил. Со мной лучше не связываться.
Мы очутились на поляне, и шестеро мужчин на крыльце наблюдали, как мы подъезжаем. В кресле-каталке неподвижно застыл старик, и от его сигары, которую он держал в зубах, поднимался ленивый дымок. Один из мужчин, нагнувшись, вынул сигару из его рта, стряхнул с нее пепел и вернул старику.
— Мой папа, — сказала Кэролайн. — Остальные — мои братья.
Снова воцарилось молчание.
— Кстати, как твоя фамилия, радость моя?
— Харт.
— Моя — Уоллер. Это на тот случай, если тебе придется представлять меня. Чем болеет старик?
— Грейди прострелил ему позвоночник. Это было десять лет назад.
— А что случилось с Грейди?
— Семейства Грейди больше не существует, — ответила она.
Тележка подъехала к хижине, и мул привычно ткнулся носом в перила крыльца. Я спрыгнул, протянул Кэролайн руку и, хотя она отпрянула, все же помог ей сойти. Она налетела на меня и, не придержи я ее, рванулась бы вперед.
Но только не в этот раз. На сей счет у меня не было сомнений. Опередив ее, я поднялся на крыльцо и остановился перед стариком в кресле-каталке.
— Меня зовут Митч Уоллер, мистер Харт. — Руки я не протягивал.
Он кивнул.
— Как ты тут очутился, парень?
— Он свалился с неба, пап, — из-за спины у меня сказала Кэролайн. — Под белой простыней.
Объяснение показалось старику смешным, и он улыбнулся.
— Значит, прямо так и свалился?
— Совершенно верно. Из «кастрюли с омарами».
— Из «кастрюли с омарами», папа? — переспросила Кэролайн. — Такие бывают?
Он продолжал улыбаться.
— Бывают, девочка. — Улыбка сползла с его лица. — Но не наверху. Не в небе. — Помолчав, он нахмурился: — Ты так и втолковал моей девчонке?
За меня ответила Кэролайн:
— Я сама ее видела. Все так и было, папа. Он спустился с неба.
— Но не в «кастрюле с омарами», — отрезал старый Харт.
Теперь пришла моя очередь улыбаться.
— Мы так его прозвали. «Кастрюля с омарами» — наш транспортник С-47, времен Второй мировой войны, 13-го авиационного крыла. Уловили, папа?
— Уловил, сынок.
Я позволил себе расслабиться.
— Не стоит кому-то торчать у меня за спиной.
— Ты нервничаешь, сынок.
— Нет.
— Я не спрашиваю. Я говорю.
— И все же нет, папа.
— Мы тут не любим чужаков, сынок.
— Круто берете.
— И можем быть круче.
На сей раз я одарил его своей самой широкой улыбкой. Во все тридцать два зуба. Я обвел взглядом крыльцо, посмотрел на старика, а потом на Кэролайн.
— С таким количеством народа не стоит и пытаться, папа, — изрек я.
Эхо взрыва от моих слов не сразу дошло до старика. Улыбка его поблекла и увяла, но то, чего он ждал, не спешило произойти. Все мялись на крыльце, опасаясь сделать первый шаг, пока кто-то не сказал: «Вот ты и давай первый...», но парень, которого подталкивали, толком не понял смысла моего высказывания.
Он неторопливо приблизился ко мне, изо всех сил стараясь изображать неколебимую уверенность.
Вот ее-то и надо было сбить с него.
— Ты дерьмо, — выругался я. — Вонючее, гнусное, злобное дерьмо.
Вся его команда не сводила с него глаз, и он кинулся на меня.
Я с ходу вырубил его. Меня завело, я слетел с катушек, и спокойствие покинуло меня.
— Я поцеловал вашу девчонку! — заорал я.